– Как думаешь, чего ей нужно? – шепчу я Николасу.
– Хочет, чтобы я сказал папе, что ему нельзя есть еду на букву «б».
У меня вырывается смешок, и я поспешно прикрываю рот рукой.
– Нет, она привезла тот десерт, который ты вчера не доел. Скормит тебе остатки торта с ложечки.
Он стоит, замерев, и во всей его позе, в чертах лица заметна эта напряженность, как он изо всех сил пытается притвориться невидимым, почти вслух думая: «Пожалуйста, уходи. Просто оставь меня в покое». И мне хочется разгладить тревожные морщинки, смахнуть с него беспокойство. Дебора даже в маленьких дозах невыносима. А Николас терпит ее нудение и эмоционально выматывающие уничижительные тирады сутками, без остановки, без шанса выдохнуть и прийти в себя.
– Их нет дома, – жалуется Гарольд. – Поехали.
– Машина Никки здесь, и свет горит. Я не уеду, пока он не откроет. Если хочешь, можешь сам сесть за руль. Меня отвезет Никки.
– Почему он вообще поселился в этом захолустье? Как грубо с нашей стороны заставлять его ехать целых десять минут.
Впервые Гарольд сказал нечто, с чем его жена может согласиться:
– Жить здесь просто неприемлемо, – отрывисто заявляет она. (А я говорила!) – Слишком далеко от дома. Не сад, а заросли – нужно позвать ландшафтного дизайнера, чтобы спилил все эти деревья. Никки упоминал пруд. Зачем ему понадобился пруд? Для маленьких детей это опасно. Первым делом завтра позвонишь и вызовешь строителей, пусть поставят забор. А ты видел эти покосившиеся ставни? Их тоже нужно убрать. О чем он только думал? Наверное, позволил Наоми принять решение. Неудивительно, что он не приглашал нас, – ему стыдно.
Когда начинает казаться, что Дебора не уедет никогда, Николас вздыхает и делает шаг к двери. Я не могу позволить ему сдаться. Он успешно игнорировал свою мать уже больше пятнадцати минут, и мне хочется продлить момент.
– Пойдем. – Я беру его за руку и бегом тащу за собой по лестнице.
– Что мы делаем?
Веду его в пустую спальню наверху и открываю окно, как раз выходящее на сад перед домом. Дебора с Гарольдом слышат стон древней оконной рамы и, задрав головы, глазеют на нас.
– Как делишки? – кричу я.
Рядом Николас плюхается на пол, как мешок с картошкой, и я с большим трудом удерживаюсь от смеха.
– Ты что творишь? – громким шепотом вопрошает он.
– Изображаю «Осторожно, злая собака!», – объясняю я. – Буду лаять на незваных гостей, пока не уйдут.
Гарольд озадаченно прищуривается сослепу.
– Это кто? – указывает он на меня.
– Наоми, идиот, – рявкает его жена, а он только в затылке чешет. Его замешательство вполне объяснимо. Разговаривая со мной, Гарольд предпочитает обращаться исключительно к моей груди, а благодаря этому чудесному окошку ему видно только голову и шею, что весьма затрудняет процесс идентификации.