Малыш Жа отвязал от ее ножек и ручек веревки и положил играться с пластинкой Баха.
октябрь, 17.
05:11
Сны противоречат бытию. Ножки расползаются бензиновыми пятнами по лужам, так лежит Жа в ванной и смотрит сны, но не спит еще, моргает лишь с закрытыми глазами и смотрит сон. Точнее, не сон, а мысль, вероятно, или видение, а может, сутру всевидящий он наблюдает, не понять его. Технически жизнь поэтически бесполезная, и тело мальчика тонет во снах, не наслаждаясь жизненной безумия картиной, пустыми глазницами увиденной. Огни моргают поворачивать влево, но в той стороне нет жизни, шепчет пешеход, и тянется с помойным ведром к станции теплотрассы, в компост его несет и тело свое в придачу. А что же малыш Жа, с ней пойдет, ответ найдет, куда идти, когда в пути не знаешь, куда твоим рекам течь. Жа спал, а может быть, смотрел видение в холодной воде, думал еще о том, как хочется есть, но не хочется работать, а получать деньги просто так – за свою гениальность. «Он гений!» – кричит прохожий с помоями в руках и выплескивает ведро в ноги босому человеку с закрытыми глазами. «Поесть могу и завтра, – думает Жа, – лишь бы было, что курить и как в спокойствии оказаться, в одиночке, в пустоте, голоду бы где места не хватило. Соборование свое провожу сам, курю сильно глубоко и душно, умиротворенно расплавлюсь и морщинюсь. Что будет, когда закончатся сигареты, не знаю, но точно узнаю, когда они все же кончатся. Ах, я был бы самым красивым из несчастных во время войны».
Огни горят вниз и, представь себе, указывают на путь к ели, а Жа и сам еле-еле. Горит. Предпраздничный.
– Он спит, – слышится голос за дверью.
«Еды принесли, – думает Жа, – и выпить, может, даже и воздуха принесли свежего, с мороза, за собою и в карманах, бросайте его сюда, оставляйте все на пороге и идите себе дышать легко, скорее уйдите».
Вода холодная, пена утонула, тело отвратительно и липко, хромо, худо, пьянительно, как господне в причастии. «Не оставляй меня, поверь в меня, поверь», – хочет он сказать, но не говорит, потому как он все дремлет. Он жил так, и его вносили к столу, ели с вилкой и ножом, как в ресторане, делая вид важности события, нормальности существа, галстучки поправляли в неудобстве, а потом косточки собакам собирали в салфетки, чтобы псы знали, чьи руки их кормят. Сегодня у них тоже пир. Огни сказали Жа идти назад, и он шел и шел, долго-долго, только назад спиной, и оказался впереди. Там его уже съели, похоронили и пропели хава-хава, хвала вину. Две сигареты, ледяная вода, моргающие закрытые пустые глазницы, пара пустых пакетов быстросупа и халвы, зуб на столе с дыркой, пробка, воющая на ветру песню коляды, и светофоров за окном танец фокстрот, а еще одна пара обуви с дыркой на месте большого пальца и святости мешок, в котором подарки быть могли, но праздника внутри не наступило.