07:00
Мальчик Жа не спал сегодня ночью, если не считать дрема в ванной. Сон не приходит из-за ненадобности. Восьмые сутки кряду молчание поглощает все его тело и разум, он не издает ни единого звука, разве что при шевелении и высмаркиваясь. Свои излюбленные монологи в стену оставил мальчик для дневников, а прочее и не нуждалось в усилиях – покинут дом сожителями и существителями, закрыт на ключ с обратной стороны, уподобленный кафельному полу, он лежит неподвижно, лишь иногда дергаясь к чаше с водой, и курит в пространство. Не слышен даже мат излюбленный соседский или заоконный – наглухо забиты все дыры, по-новому заклеены рамы, глазок на двери захаркан. Есть еда, друзья принесли и оставили на пороге, значит, ее нужно есть. Но в полной изоляции не чувствуешь голода, он уходит так же, со всеми шумами и беспокойными звуками. Лишь изредка капает вода в раковину, – для малыша Жа как средневековая пытка слушать ее из любой комнаты, даже самой дальней, даже с балкона – слышит он ее монотонный разбивающийся крик. Не выдержал, нашел в инструментах у отца целебные липкие жгутики, снял кран и попробовал залатать пробоину. Сделал ее своей давней подругой. Та, сука, заорала еще сильнее. Вырубил к чертям водоснабжение. Так Жа научился латать кран без помощи ЖЭСа.
Малыш чувствовал бессмертие. Вот так, изолированный от всего, губя и уродуя самого себя всеми возможными в этой среде способами, он не слышал теперь голоса Времи Станиславовны, не ощущал ее присутствия, не видел ее морщинистого лица, не отмахивался от запаха ее гнильных духов. Для этого он и заперся – избавиться от Времи навсегда, как от самой тяжелой зависимости. В день первый Жа с ужасом привыкал к постоянному трепету и тревожности, взывая немо к свету, что просачивался в его покойницкие покои с утра и до самого вечера. Блудил, писал на бумаге, после стал писать на руках и животе искорками возвышенной, да к тому же зловонно-отчаянной отрыжки из самых недр человеческого «я». Писал глупости, думал глупости, не думал вовсе. Иногда он думал было простудиться, но лекарств в его доме с легкостью хватило бы и на роту безголовых. Пил, спал, снова пил, просыпаясь, но больше не засыпал, а так – ждал, пока уляжется блаженство, перегниет, чтобы ему, малышу Жа, начаться заново. Начинался и через час, а может быть, два кончался. Лег в ванной, тонул, но всплыл оттого, что в советской ванной самоубийцы не помещаются. День кончался, и, чтобы этого не чувствовать, малыш Жа наглухо зашторил все окна, залепил темные бархатные, повешенные с потолка ткани скотчем, чтобы не просачивались ни темнота, ни день, вынул все аккумуляторы с настенных и других часов, отключил свет. Поэтому ночь не пришла и следующее утро также не появилось.