– Ничего, – я не кривил душой, на дешевые, но любимые «молочная коровка» денег хватит.
– Ты откуда?
Девочка махнула рукой куда-то во тьму.
– Что ты тут делаешь?
– Ищу, что можно покушать.
– Почему ищешь по ночам?
– Я боюсь выходить днем. Я осталась одна, а маму, папу, и братика расстреляли, а сестричка умерла от голода. Она стала плохо пахнуть, и мне пришлось ее вытащить из убежища. Полицаи подожгли дом, где я прячусь, но дом каменный и не сгорел
– Так откуда ты? – я в волнении поднялся с постели.
– Из Львовского гетто.
Ошеломленный, я упал на подушку. Такого не может быть! Насколько помнил из истории, Львовское гетто было ликвидировано к лету сорок третьего или сорок четвертного года. Нет, летом сорок четвертного года наши освободили Львов, тогда, значит, гетто было ликвидировано в сорок третьем году. Уже прошло почти сто лет, а Бася все еще девочка. Она, если и выжила, должна быть древней старухой. Или она решила навсегда остаться ребенком, чтобы не превратиться в взрослого монстра? Может, это ночные глюки, и мне пригрезилось появление еврейской девочки?
Однако девочка стояла рядом, и я слышал ее тихое дыхание. На глюки явно не похоже.
– Хочешь, я принесу тебе новые вещи?
– Мне нечем заплатить.
Я махнул рукой:
– Хочу помочь тебе выжить.
– Ты странный. Раньше, когда нам была нужна помощь, родители отдали все хорошие вещи. Под конец у нас ничего не осталось.
– Когда ты придешь в следующий раз? Я подготовлю конфеты и вещи.
Девочка стала считать на пальцах:
– Дней через десять, … нет, пятнадцать.
– Хорошо, буду ждать.
Девочка растаяла во тьме, а я так и не уснул до рассвета.
Последующие дни я провел в неожиданно приятных хлопотах. Я поскреб по сусекам, несколько раз прокатился до собора за подаянием, но оно оказались мизерными, и пришлось смирить гордыню и попросить Саню-толстяка дать взаймы, без отдачи. Тот покривился, но дал. В общей сложности деньги получились небольшие, но мне удалось прикупить Басе секонхендовскую чистую одежду, белье и килограмм конфет «молочной коровки».
У меня никогда не было толком семьи, и ни одна из моих якобы жен ни разу не сказала, что беременна или родила от меня ребенка, хоть и знал, как бывшие жены с зубовным скрежетом выбивали алименты из забубенных папаш.
Неожиданно я оказался в роли заботливого папаши, беспокоящегося о редко встречаемой дочери. Это было горькое и одновременно сладкое чувство никогда ранее не испытанного отцовства. Но я одернул себя. Не было никакой еврейской девочки под чужим именем Бася. Старческий маразм, выдумал и поверил в очередной свой глюк.