– Мам, не езди, всё хорошо у меня. На работу устроюсь, дай срок. Да не пью я, мам, с чего ты взяла? Пиво же!
Примерно через два года Людмила уговорила сына поехать трудником в Высоцкий монастырь в Серпухове. Говорили, что у иконы «Неупиваемая чаша» самые замшелые алкоголики исцеляются, даже если не верят. А уж коли в монастыре пожить, и всякий раз к иконе прикладываться, больше к пьянству возврата никогда не будет.
Людмила сделала всё честь по чести: позвонила в монастырь, попросила благословления у самого главного священника. Сам он, разумеется, не ответил, но пришла смс-ка: можно привозить, желательно трезвого, три дня оплатить за гостиницу, как паломнику, а дальше – жить и питаться бесплатно, но все послушания исполнять и трудиться во славу Божию.
Ехать уговорились во вторник. Конечно, Людмила просила и умоляла сына не пить, хотя бы с утра назначенного дня. Приехав на вокзал к условленному часу и сына не дождавшись ни через час, ни через полтора, полетела домой. Витька бодрствовал, но принял, похоже, уже изрядно.
– Давай, мам, завтра поедем, – спросил он весело, косясь на стол, на котором стояла бутылка пива, совсем-совсем недавно открытая: ещё бежали к горлышку мелкие пузырьки, ещё стекали капли по запотевшему боку.
Людмила к такому готова: алкозельцер, бутерброды, минералка. Размешивала, заставляла пить, пихала голову сына под кран. Хорошо, что уважения к матери последнее не потерял, почти не сопротивлялся. Поехали. В электричке до Серпухова спал, в автобусе по городу зло хмурился, значит, трезвел.
Охранник на входе запер в сейф паспорт, телефон и деньги на обратную дорогу («Вдруг, выгонят, никого ждать не будут, сам домой поедет», – сказал он) и отвёл Виктора в небольшой домик у входа – гостиницу для паломников. Зашлось у Людмилы сердце, пока сын уходил, не оглядываясь. Как в тюрьму.
И убеждала себя: для его же блага! Но ныла душа: «Не слишком ли я с ним круто?»
И вот теперь стояла Людмила под крышей грохочущей от дождя остановки, не чувствуя ни малейшего облегчения. И сына не спасла, и перед Амирамом стыдно. А уж теперь-то как признаться? Вагон времени прошёл, и нате вам: сын у меня, Мир, да ещё и пьющий. И деньги ему таскаю, и из милиции его вызволяю, и теперь в монастырь отвезла, с последней надеждой.
И решила Людмила: если сын за ум возьмётся (ой, как хотелось в это верить!), признается Амираму во всём. Упадёт в ноги и не встанет, пока не простит за враньё и лукавство. А ежели не простит (Людмила такое вполне допускала, при его щепетильности и педантичности в мелочах, извинит ли такое безобразие в отношениях?), уйдёт Людмила. Вернётся в свою квартиру, будет с сыном жить. Значит, судьба такая.