– Но мне её для утех предлагали, – попытался оправдаться я. – А я на дух не переношу тех, кто делает это с детьми. Я таких сразу… Ну, ты знаешь.
– Знаю, – согласилась Садовница. – И то, что ты тугодум, тоже знаю. Ты ведь понял потом, что так может случиться, потому что знал, что мать продаёт Светланку за миску жидкой похлёбки от которой даже собаки отворачиваются. Так что, когда ты прикончил ту мразь, то одновременно лишил мать и дочь источника пропитания. Ну, мать-то пристроилась к следующему борову за объедки, а на девчонку охотников не нашлось, слишком ярок был пример того, как закончил убитый тобой главнюк. Вот она и умерла от голода, тихо и быстро, потому что её и так кормили впроголодь. А взял бы с собой, была бы тебе дочерью. Было бы ради кого жить.
Я сидел, обхватив голову руками. Садовница была совершенно права, я и сам обо всём этом думал, но не поверил. Себе не поверил, успокоил себя, убедил, что всё образуется, ведь девочка и все остальные дети той общины пребывают среди своих, которые о них обязательно позаботятся. А я… Я ведь не могу заботиться обо всех подряд! Я – волк-одиночка…
– Не убивайся совсем уж, – проговорила Садовница мягче обычного. – Ошибки неизбежны, в том числе и фатальные. А ты, Светланка, иди, играй! Она целыми днями играет, и думаю, нескоро наиграется. Её тоже долго не отпущу. Отмывать и отмывать придётся такую душу, потом отогревать, причёсывать, приводить в порядок. Но это всё потом, а пока пусть играет – не наигралась при жизни.
– Ещё такие есть? – спросил я глухо, потому что у меня больше не было нормального голоса.
– Нет, таких нет, – улыбнулась Садовница. – Ты, конечно, мастер выпалывать грядки, причём вместе с сорняками порой, и цветы выдёргиваешь, но это были два самых больших твоих промаха.
– Цветы вместе с сорняками? – переспросил я. – Покажешь?
– Ну, если тебе так хочется!
Они вошли через ту же дверь, над которой почему-то на крюках висела коса. Вид у них был смущённый и пристыженный, хотя провалиться от стыда хотелось, прежде всего, мне. Мать, отец и две дочери, двенадцати и пятнадцати лет.
И зачем я только свернул тогда к их дому? Дымок из трубы увидел и сад ухоженный. Познакомиться хотел, а ещё спросить, как это они не боятся жить, так открыто? Видимо, это была семья стрелков, очень надеявшаяся на свои пушки. Палили они в меня все вчетвером, азартно и метко. Всё бы ничего, ведь броня моего фургона была неуязвима для пуль обычного оружия, но тут папаша схватился за старый ПТР, и я понял, что мне конец.
Это потом я успокаивал себя тем, что ценю собственную жизнь выше жизней незнакомых мне людей. На самом деле у меня даже секунды не было, чтобы подумать. Возможно, я решил бы действовать по-другому, будь у меня больше времени, а так, сработал инстинкт самосохранения – рука сама схватила рукоятку джойстика, палец нажал гашетку и всех четырёх стрелков смело пулемётным огнём…