- Надо говорить писать, а не рисовать. Сразу видно, что почти в деревне живешь, - душевно подколол меня мужик.
Я засмеялся, мотая головой.
- Да, деревня. Что с меня взять. Но горшки красивые – продолжал я дурачиться.
- Это амфоры. Жена любила гончарить. Дочка расписала недавно. Она у меня художку заканчивала. Одаренная натура.
- Это видно, - подтвердил я, не переставая рассматривать затейливую роспись.
- Ты заходи лучше, Саш. На веранде не сезон чаевничать.
- Да, это точно.
Я последовал за Димой в дом. Он был просто, но уютный, очень теплый. И не только в обогреве дело. Тут хотелось жить семьёй, хотя бы с любимой женщиной. Пить чай, смотреть в окно, расписывать амфоры, выращивать цветы, бесконечно что-то чинить и латать.
Дима включил чайник и собрал на стол нехитрый перекус. Бутерброды, печенье, мед, варенье. Я почувствовал зверский голод.
Мы перекусили и болтали, как старые знакомые. Мне было спокойно и хорошо. Дима рассказал, что все делал в доме сам. От фундамента до мебели. Я удивлялся и качал головой. А когда дело дошло до меда, закатил глаза. Никогда я такого не пробовал. Может в детстве? Нет. Даже в детстве не чувствовала в этой сладости такого аромата.
- Нравится, да? – прочитал Дима по моему лицу. – Натуральный.
- Офигенный. Никогда такого не ел.
- Я тебе в баночку наложу, - обрадовался Дима. – Знакомый пасеку держит. В магазина такого не купишь.
На мои отказы и доводы о неудобстве он не среагировал. Но в принципе баночка позволила мне собираться домой. Она тоже была каким-то знаком.
Мы с Димой даже обменялись телефонами. Я так и не понял, зачем, но как-то вышло само.
– Заезжай как-нибудь на чай. Всегда рад. Если меда надо будет – я тебе возьму.
- Спасибо. Может быть, - неуклюже соврал я.
Мы оба знали, что я не приеду, но знакомство было приятным. Возможно, в другой ситуации я бы продолжил знакомство, но не сейчас.
Дима еще раз поблагодарил меня за подвоз и проводил до машины. Я еще некоторое время смотрел в зеркало заднего вида. Он стоял у дороги, пока машина не скрылась из виду.
Всю дорогу до дома я вспоминал, кого он мне напоминает. Так и не решив, кого, я бросил машину на стоянке, поднялся наверх в квартиру, хлопнул дверью, прижался к ней спиной. Накрыло очень быстро.
Мысли о Женьке, о Крылове, о Карине, о плане. Мне бы заняться делами, которых накопилась тонна, но я не мог. Глаза щипало. Душу рвало на части.
Я едва успел дойти до кухни, плеснул себе коньяк в бабушкину чашку, выпил залпом и сполз на пол. Осел кулем, упер локти в колени, схватился за голову и, закрыв глаза, старался не рыдать. Запоздалое отчаяние. Никогда не плакал на кладбище. Меня настигало осознание позже. Иногда на обратном пути, иногда уже дома, даже в салоне самолета. Сейчас меня никто не мог видеть, слава богу. Но я все равно сдерживал звериный крик и желание разнести все в щепки.