– Вот она! – радостно защебетала персиянка, показывая на памятник. – А вот – Пэтуля-джан!
У атамана отвисла челюсть.
– Совсем не изменился, – вытаращился он на Бонифация. – Это ж сколько лет прошло?
– Будь здоров, Степан Тимофеич Разин, – подал голос Пушкин.
– Дяденька! – пролепетал атаман.
– Стешка, что ль? – сообразил Петуля. – Ёлки зелёные, что с тобой?
– А с тобой что? – атаман изумлённо пощупал Бонифация. – Не растёшь?
– Только без рук! – бизнесмен отпрянул и поплотнее запахнул дорогостоящую куртку. – А чё мне расти со вчера?
– Шутишь? – с надеждой спросил Разин. – Почитай, лет двадцать пролетело.
– Какие шутки? – разозлился Рюрикович. – Забыл, что ль? Вчера утром я тебе зуб выбил. А у меня, глянь, – он засучил штанину, – во какой синячище остался!
Щуплый старикашка присел на корточки и внимательно изучил повреждённое место.
– И вот этого сморчка я вчера видел, – вгляделся Петуля в знакомую плешь.
– Не иначе, как чародейство, – объявил щуплый, поднимаясь. – Заговорённый.
– Ох, – Разин снял шапку и утёр пот со лба. – От сердца отлегло. Дяденька, – он кивнул на поэта, – и тебя, выходит, заговорили… Ну что, пацан, может, подерёмся?
– Нэт! – Шаганэ упала в ноги атаману. – Нэ бэй, Стёпка! Нэ губи! Пэтуля-джан хароший! Он мэнэ к тэбэ привел!
Щуплый неодобрительно покачал головой:
– Ишь, какая навязчивая! Стыдно, девка ведь. Сказано тебе было: иди, мол, на все четыре стороны, а ты… Эх! – он в досаде сплюнул, обернулся к атаману и предложил: – Степан Тимофеич, может, камень к ногам и за борт? А? В набежавшую волну?
Разин задумался.
– Не стоит, – негромко сказал Пушкин. – Пускай лучше у меня будет ещё одна досадная неточность. И без того молва уже вовсю трезвонит.
– А что говорят? – заинтересовался атаман.
– Говорят, будто ты погубил девицу, – уклончиво ответил поэт. – Волге-матушке, мол, ею поклонился.
– Вот ведь люди! – Разин сдвинул шапку набекрень. – Мирская молва – морская волна. Накатила и убежала. А вот не возьму грех на душу! – Он оглядел пленников. – Эй, купец, поди сюда!
Афанасьев выступил из ряда.
– Жалую тебя, купецкая душа, подарком, – Стенька подтолкнул Шаганэ к Никите. – Жалую тебя персиянскою княжною. И отпускаю с миром. Женись на ней и больше мне не попадайся!
– По рукам, – согласился купец, принимая персиянку в объятия.
– Перфэман! Манификь! Восхитительно! – воскликнул толстый посол, обращаясь к памятнику. – Иль э ль ом трэ гран! Это великий человек!
– Ля натюр ларж! Широкая душа! А как же! – с гордостью ответил поэт.
– Прощай, Стёпка! – персиянка послала Разину воздушный поцелуй. – Никита-джан, а ты мэнэ будешь цацки дарыть?