— Это как так? — Ерофей в буквальном смысле вытаращил на меня глаза.
— Ну, ты не благородие, а товарищ капитан, — начал я разъяснять свое предложение. — Шишкин товарищ лейтенант, и соответственно товарищ сержант и товарищ гвардеец.
— Ну не знаю, не знаю, я конечно попробую, но не знаю получиться ли, — в голосе Ерофея я услышал большие сомнения.
— Постарайся, Ерофей Кузьмич, постарайся. Надо что бы получилось.
— А вот себя, Григорий Иванович, даже не пытайся переименовывать, — капитан ответил мне с ехидцей, как бы в отместку, — народ тебя очень зауважал. И называют тебя только князем и светлостью.
Ерофея не открыл мне ни какой военной тайны, Евдокия уже мне рассказала, что к концу первого дня нашего перехода в Усиновскую долину, все поголовно стали называть меня князем и светлостью в глаза. Я просто растерялся и не понимал, как относиться к этому. Единственное, что я сделал, попросил Ерофей с Петром Сергеевичем тет-а-тет называть меня Григорием Ивановичем.
Трудности начались утром следующего дня. Несколько часов, практически до полудня, мы не могли начать движение. Наше стадо категорически отказывалось идти, а затем неожиданно для нас просто пыталось разбежаться. Итог дня, не прошли и версты. Затем третий день — две версты, на этот раз наша скотина несколько часов двигалась вперед черепашьими шагами. А потом три дня дождей и двухдневное ожидание пока просохнет земля. В итоге истока Табель-Сука мы достигли на исходе двенадцатых суток нашего перехода.
К нашему выходу к истоку Табель-Сука, госпиталь опустел, абсолютно все были на ногах. Евдокия ежедневно обходила с санитарами караван, осматривая абсолютно всех, её появление пред моими очами я каждый раз ожидал с трепетом в душе, вдруг мои предчувствия меня обманули и сейчас я услышу о новых больных или раненых. Но пока Бог нас миловал.
Интересную особенность я заметил в себе. После «попадания» я мозгами как-то помолодел, даже думать и разговаривать стал по другому. Много лет назад, в тюрьме и лагере, а затем и просто в обычной жизни, я привык разговаривать сам с собой. Многие годы у меня не было возможности поделиться с кем-нибудь своим сокровенным хотя бы одним словом. И беседы с собой стали просто второй натурой. И лишь во времена Горбачева я рассказал всю правду о себе своей жене, да потом во время исповеди батюшке. Но моя вторая натура от этого не изменилась.
Я ни как не мог придумать, как наименовать мои новые способности предчувствовать опасности в частности. И в один прекрасный момент мне пришла в голову отличная идея! «Товарищ Нострадамус», вот как я решил называть свои появившиеся способности предчувствия опасности или какой-нибудь ситуации.