— Засунь ее себе в ***, алая сова. Поверь, тебе это скоро понадобится, судя по взглядам архиепископа на твою святую задницу, — не смог я промолчать, за что еще раз отхватил железной перчаткой от бывшего коллеги из ордена. — И тебе тоже. Он и мальчиками не брезгует, — получилось слишком хрипло, и меня не услышали. Ну, хоть что-то хорошее.
Мое практически безвольное тело наконец затащили на кострище и привязали к грубо обработанному столбу. Преодолевая боль, я еще раз заплывшими глазами оглядел весь собранный на этот площади сброд и, не выдержав, припадочно-счастливо рассмеялся. Ну что, сволочи? Все здесь? Все-е-е. И даже боров в макитре, отдавший приказ сжечь поместье отступников. И паладины в блестящих латах с алой совой на нагруднике — тот самый отряд. И шаттов красавчик с белым плюмажем на шлеме — командир, лично убивший всех некромантов в «яме греха». И она… храмовая идиотка, считающая себя избранницей Бога, с искренне-тупой скорбью в глазах. Вот ее я, пожалуй, оставлю в живых. Вообще не трону. Пусть почувствует… всю мою боль.
Так приступим же к настоящей казни!
Алла
— Алла Анатольевна, задержитесь на минутку! — Директор нагнал меня уже в дверях.
— Да, Алексей Борисович? — В моем голосе скользнуло легкое нетерпение. Внутренние часы подсказывали, что до начала занятий с группой «Б» в детском центре слабовидящих всего тридцать семь минут. А мне еще надо успеть зайти в магазин, прежде чем спуститься в метро.
— Алла Анатольевна, большой рояль в концертном зале снова не в порядке. — Директор явно чувствовал себя виноватым. — Младшие классы остались без присмотра всего на полчаса, и вот… а у нас отчетный концерт в конце месяца, вы же знаете. Шпелер готовится к международному конкурсу, приедет комиссия…
— Завтра, Алексей Борисович, — пообещала я, улыбнувшись в его сторону. — Завтра приеду пораньше и настрою инструмент до начала занятий.
— Вы наше спасение! — облегченно выдохнул директор музыкальной школы номер один, самой престижной в нашем городе. — Просите взамен что хотите!
— С вашего позволения, я приберегу это желание на будущее. А сейчас извините, Алексей Борисович, мне надо…
— Да-да, конечно! — Движение воздуха и легкий шорох подсказали, что путь свободен. Даже эхолокацию не пришлось использовать. Хотя у меня уже давно это выходило на автомате.
Я потеряла зрение в девять лет. Возраст достаточный, чтобы еще помнить, что такое — видеть. И в то же время еще не настолько взрослый, чтобы смириться.
Мне очень повезло с родителями. Они не захотели смириться вместе со мной. И твердо пообещали, что я буду жить полной жизнью, не хуже тех детей, у которых с глазами все в порядке.