Мужчина приподнялся с земли и, зло, посмотрев на Феоктистова, вышел из дома. Отойдя метров на пятьдесят от дома, он лег в высокую траву.
«Вот сволочь! – подумал он. – Всем отдыхать, а ты Гаврилов в охранение».
Летнее солнце, запахи разноцветья кружили голову. Он лег на спину и стал рассматривать облака, которые медленно плыли по синему небу. Память почему-то вернула его в июль 1941 года. Расчет его орудия окопался на окраине сожженного немецкой авиацией деревеньки. Тогда день очень походил на этот: синее небо, жаворонки в небе, запах трав, плывущий по полю пшеницы, которое желтело перед ними. К нему подошел командир расчета.
– Гаврилов! Ты почему лежишь? Все работают, роют окопы, а ты валяешься. А ну, встать! Быстро копать окоп.
Он дошел до товарища, который уже выкопал укрытие и взял у него лопату. Немцы появились внезапно, они шли цепями по нескошенному полю, не стреляя. Шли тихо, и от этой тишины всем стало страшно. Первая по ним ударила пехота. Кто-то поджег пшеницу, и это заставило немцев отойти назад.
– Сейчас попрут, – произнес командир расчета и словно в подтверждении его слов, по ним ударили минометы.
Мины падали сначала далеко в стороне, утюжа окопы пехоты. Где-то недалеко заревели моторы, и на поле выкатилось около десятка танков. Танки шли на предельной скорости и расстояние между батареей и ними быстро сокращалось.
– Огонь! – скомандовал сержант и орудие грозно рявкнув, выкинуло из себя стальную болванку.
Второго выстрела не последовало. Снаряд, выпушенный из немецкого танка, опрокинуло орудие, и разбросал в разные стороны расчет. Гаврилов лежал недалеко от орудия и силился поднять голову. Было уже тихо, и лишь была слышна гортанная речь немецких солдат, которые добивали тяжелораненых бойцов. Кто-то заслонил ему солнце, он открыл глаза. Перед ним стоял немецкий солдат. Он был молод, его тонкая шея как-то неестественно торчала из ворота кителя. Он поднял автомат и направил его на Гаврилова.
– Найн, – вспомнив первое попавшее ему немецкое слово, произнес он.
Немец усмехнулся и что-то крикнул своим товарищам. К гитлеровцу подошел офицер и что-то сказал солдату. Так он попал в плен. Затем была варшавская разведшкола, две выброски в тыл Советской армии. Это был его третий рейд по тылам Красной армии.
***
Костин всю ночь допрашивал пленного диверсанта.
– Я не радист. Вы его убили в бою. Правда, я его иногда подменял, это когда его ранили, но основным радистом был не я.
– Если хочешь жить, то должен помочь нам. Сообщишь, что тот радист погиб при стычке с НКВД.
– А если они не поверят?