Неудобно было оставаться вне видения её, и я постучал в окно.
Сначала она не среагировала, потом слегка вздрогнула и повернула лицо в мою сторону. «Так можно оставить заикой», – пробормотала она и задвинула одну половину штор. Затем вторую довольно плотно придвинула к первой. Примерно через час я снова вышел на балкон и заметил, что между шторами расстояние около метра. По-прежнему горел свет. Проходя мимо я, увидел, что девушка лежит в постели. Кровать её как раз напротив окон. Глаза её были закрыты, но пальцы левой руки шевелились. «Если бы она хотела спать, то непременно выключила бы свет, зная, что посторонний взгляд может её увидеть», – подумал я. По скрипу и стуку моей двери, она, вероятно, поняла, что я уже на балконе. Если она рассчитывала на это, то должна сейчас будто во сне как – то сбросить с себя одеяло. Так и случилось. Проходя ещё раз мимо образовавшейся ниши, я увидел, что ноги её сильно обнажены и, хотя глаза были по-прежнему закрыты, лицо пылало. Тут я сделал непоправимую ошибку – постучал в окно.
Она открыла глаза и прикрыла ноги, но не совсем. Загородив лицо руками, она стала наблюдать за мной, осознавая вдруг своё нелепое положение. Когда я возвращался в свою комнату, то услышал, как она соскочила с постели и вскоре выбежала из комнаты. Стыд за мгновенную страсть, свидетелем и виновником которой я оказался, её обозлила. И когда потом, много позднее, я сказал иронично «добрый вечер», она промчалась мимо, молчаливая и чужая.
…– Не знаю, – продолжал Василий Иванович – может, мне просто везло, что я не погиб. – Сколько пришлось мне работать в песках?! – Все казахстанские пески пришлось мне исколесить. Какой там исколесить – изъездить на лошадях и облететь на самолёте. И удивительно, ни разу я не попадал в пиковое положение.
Работали мы в песках Сарыишыкатрау, в междуречье рек Или и Каратал. Пески те особенные. Машины по ним не проходили. Буровую перевозили, подкладывая под колёса брусья. Если за день продвинемся километров 15 – хорошо. Так, от точки до точки и переезжали. О том, чтобы подъехать на машине к бригаде и речи не могло быть. Я приноровился сбрасывать продукты питания для буровиков с самолёта. Причем старался сбросить на край бархана, так они лучше сохранялись. Обычно хлеб долетает
благополучно, мешок рвётся, булки рассыпаются, но можно их употреблять в пищу. Однажды я сбросил мешок картошки – от него осталась каша.
Была глубокая осень, сильно похолодало. Буровики нуждались в тёплой одежде. Я загрузил тюки с одеждой в самолёт и полетел. Обычно маршрут самолета я делал вкрестпростирания песков. Потому что трудно порой отыскать точку. Лечу до пересечения дороги, которую пробили буровики, потом разворачиваю вдоль дороги и где-нибудь уже нахожу их. Так и в этот раз сделал. Выбросил благополучно груз. Вдруг замечаю, бортпроводник что-то руками машет и кричит. А ничего не слышно. Садись, говорю, лётчику. Сели нормально. Оказывается, одни ватные штаны зацепились где то сзади самолёта. Об этом и кричал бортмеханик. При посадке штаны могли здорово нам навредить. Но всё обошлось хорошо.