В первый день очнулась старушка. Я посмотрел на нее. Она была похожа на сморщенный плавленый сырок без фольги. Бабушка завела монолог:
– Я говорила сыну, оставь меня дома, я лучше дома умру. Зачем он меня сюда привез. У меня сил нет терпеть. Зачем такие страдания? Сделайте мне укол, пусть я умру. Я вам денег дам или квартиру, я не хочу жить.
Медсестра уже, наверное, не раз слышала такие разговоры, подошла к тете с уколом и сказала:
– Ну, начинается опять, прекращайте, – и вкатила ей дозу седативного, после которого престарелая замолчала. Ни фига, подумал, веселая компания. Я еще не понимал, что скоро я пополню их ряды…
Принесли обед, в это время медсестра была в блоке, на мой отказ есть, она отреагировала:
– Так не пойдет, есть надо, хоть несколько ложек. Взяла суп и закинула в меня пять ложек горячей жидкости. Второе я не мог проглотить физически, и она отстала от меня. В блоке не было окон, а лишь были большие пролеты стекла, отделяющие нас от коридора. По коридору время от времени ходили медсестры и врачи и бросали на нас изучающие взгляды. В общем, помещение во всех отношениях угнетающее. Часов тоже нигде не было, и о наступлении вечера и отхода ко сну понял, когда отключили свет, оставив дежурное освещение. Наступила ночь. Это была ночь пыток. Ковид отравил нервную систему, наркоз и вводимые седативные превратили меня в нечто, не поддающееся описанию. Спать я не мог. Какое-то время я отвлекался тем, что медсестра зашла в блок и на компьютере шарила «В контакте». Я около часа наблюдал за мелькающими картинками и фотографиями на экране компа. Потом медсестра вышла, и я остался один. За исключением бабушки и дедушки. Я просто лежал и страдал. Хотя чего страдать то – лежишь, тепло, еще кислород через трубки постоянно поступает. Но я не могу объяснить, почему так «нахлобучивало» и хотелось выть. Время от времени дедушка подавал электронные сигналы, рядом стонала тетя. Мои страдания напоминала океан, взбесившийся, разъяренный океан, пахнущий медью. Мои мучения не имела конца и края, не знали дна. Я тонул в них, ничтожный человечек, игрушка неистовой непонятной стихии безумия. С трудом пережив эту ночь, дико обрадовался, когда включили дневной свет, но новый день не нес ничего хорошего. Психологически становилось хуже. Заболел живот. Если по-маленькому у меня стоял катетер, то по большому у меня из вариантов только – утка. Живот начинал болеть и ныть, то ли от желания испражняется, то ли от длительного лежания. Хотелось в туалет, на мой вопрос:
– Можно ли мне пройти в туалет? Сестра покрутила пальцем у виска и показала утку.