– Потерплю, – ответил я.
– Не стесняйся, – коротко ответила медсестра. Как тут не стесняться – за свои 50 с небольшим, я никогда не гадил лежа в какую-то емкость. Я даже не представлял, как можно было это сделать.
У нас постоянно брали кровь. Хорошо, что стоял катетер и нам не дырявили вены. В первый день у меня ее взяли два раза. Причем эту кровь не отправляли на анализы, а ставили на платформе и оставляли в блоке. Медсестры колдовали над ними, подписывали и оставляли звуковые комментарии. Мне показалось, что они изучают кровь и хотят получить Нобелевскую премию за победу над Covid в отдельно взятой реанимации. За время нахождения в сознании у меня взяли кровь около восьми – девяти раз. Я пытался шутить:
– Вам что понравилась моя кровь? Медсестры, кто молчал, кто отвечал, что на анализы, а самая честная сказала:
– Ну, тебе, что жалко, надо помочь…
Кому помочь и как я не понимал. Я четко фиксировал, что ко мне подходили с двумя пробирками и делали заборы крови. В утро, когда пришла смена, принимающая блок медсестра сказала:
– Во, Катя (имен не помню хоть убей), ты «огород» собрала, – указывая на стоящие в ряд колбы с нашей кровью. Меня без работы оставила. Загадку с «массовым» забором крови и ее хранением в блоке не разгадал, до сих пор.
Ближе к обеду появился туман в голове, который сопровождается неспособностью сконцентрироваться, плохим запоминанием, неясным сознанием, неспособностью сформулировать мысль. Мне постоянно что-то вводили через капельницу, я думаю, седативные препараты там занимали не последнее место. Я не понимал, какое сегодня число и день недели. Обед, кушать не хотелось, но медсестра опять забросила в меня несколько ложек борща. Вдруг началась какая-то суета, медсестры забегали по коридору, наша тоже выскочила из блока. По отрывкам фраз я понял, что привезли то ли врача, то какого-то родственника врача и все побежали в реанимацию помогать поступившему. В это время дедушка, который лежал напротив меня весь в проводах резко дернулся и сместил дыхательное и прочее оборудование. Загорелась красная лампочка, и начался неприятный писк сирены.
Я напрягся. Никого нет, дедушка хрипит, сирена орет, мигает красный цвет, как вестник беды. Пытался привлечь внимание проходящих по коридору, махая руками, но ко мне не проявляли интереса. Привстав на локти, попробовал что-то крикнуть проходящим за стеклом сотрудникам, но их было мало, все ушли «спасать своих». Кричать я не мог, раздавался писк больного суслика. Через десять минут, которые были вечностью, вернулась медсестра. Возбужденно втолковываю ей, что, мол, человек умирает.