Он ждал выстрелов, но всё равно чуть не оглох от оглушительно в этой подземной теснине грохота.
Бах! Бах!
И снова — Бах! Бах!
Крики, полные боли и испуга, пронзительный женский визг, и ещё раз — Бах!
Один из троих преследователей, тот, что стрелял с колена, вскочил, клацнул затвором (мосинский карабин, так и есть!) и метнулся в проём. Двое других последовали за ним, и в руке у второго Гжегош явственно разглядел револьвер.
Новых выстрелов не последовало. До слуха Гжегоша (уши всё же заложило, и приходилось вслушиваться изо всех сил) донеслись голоса, среди которых явственно звучал и женский — высокий, прерывающийся, на грани истерики. Говорили то на русском, то на французском; потом, заглушая прочих, раздался матерный рык и приказы. Снова заплясали, приближаясь к проёму, отсветы факелов и Гжегош осторожно попятился по тоннелю, молясь только о том, чтобы не споткнуться и не растянуться с неизбежным грохотом и лязгом от зажатой под мышкой уланской сабли в жестяных, старательно начищенных только сегодня утром ножнах…
* * *
— Баба — она не потому дура, что дура, а потому дура, что баба. — назидательно изрёк Ростовцев. — И куда, скажи на милость, тебя понесло, загорелая ты наша? Перемазалась только во всяком дерьме, пулю едва не схлопотала… а ради чего? И вообще, с французами-то зачем связалась? Знала ведь, чем тут всё закончится… рано или поздно. Приключений захотелось?
Делия не ответила — она потеряно молчала, размазывая по щекам грязные полоски слёз. Вся она была такая несчастная, затравленная, и грязная до отвращения, что мне даже стало её жаль. И зря поручик укоряет её, Делию по-хорошему ведь даже в предательстве не обвинишь. что ей война России и Наполеона? Наполеон, если вдуматься, даже ближе — с учётом того, что выросла-то девушка во Франции и там же получила образование. А тут — ну, попыталась устроиться, как могла, обеспечить своё будущее, найти крепкое мужское плечо, на которое можно при случае опереться. Кто решится упрекнуть её за это?
Не я уж точно.
— Ладно, вставайте, медам и мсье, нам ещё топать и топать… неизвестно сколько.
Ростовцев говорил по-французски, а потому учёный математик тоже его понял. Вскочил, суетливо зашарил по карманам, извлёк очки и нацепил на длинный заострённый нос. Прав наш гасконец, крыса и есть…
Дауд тоже встал, скривившись от боли. А вот не будешь хвататься за ятаган, мил человек — и скажи спасибо, что пуля прошла через бицепс навылет. Угодила бы в кость — и руку пришлось бы отнимать, здешняя медицина с такими ранами не справляется. И так-то неизвестно, чем дело закончится — в рану вместе с пулей наверняка попали клочки мундирного сукна, а это, друзья мои, почти верная гангрена. Изводить же на незнакомого и совершенно неинтересного мне мамлюка драгоценные антибиотики, прихваченные из аптечки в ДК — увольте. Так далеко моё человеколюбие не распространяется.