– Всё! Ты труп! – у неё меняется голос, становится, загробным, от него мороз по коже. – Запомни мои слова: земля, небо, темные силы, беру вас в слуги, пусть пропадёт моя обидчица, в могиле сгниет. Как я сказала, так и будет!
Моё тело окутало холодом, захотелось спать, веки начали закрываться, еле дошла до кровати и просто рухнула в темноту…
Я почему-то маленькая девочка, бегу за мамой по нашему саду, следом за мной бежит кухарка, Тина.
– Принцесса. Подождите, вам нельзя туда.
Остановилась, оглядываясь по сторонам.
– Мама! – слёзы льются из глаз, я хочу её видеть, почему она убегает?
Между деревьями мелькнули золотистые волосы. Вытерев слезы ладонью, поспешила следом за ней.
Вышла на полянку, там сидели все сирены: моя бабушка Аделаида, тётя Персефона, и даже те, кого я видела только на портретах.
Они сидели мирно пили чай, каждую обнимал её фаворит.
Мама подошла к мужчине с белыми, как у меня волосами и цвет глаз у нас с ним был одинаковым.
Он нежно обнимал маму, целуя её в висок.
– Мама? Это кто? – она повернулась и улыбнулась.
– Это твой папа, – Я никогда его раньше не видела, он умер, когда мама была беременна мной.
– Тебе нельзя здесь быть, Миди, ещё очень рано.
– Но мама, я хочу быть с тобой, мне так плохо без тебя, я не могу больше. Все меня ненавидят, каждый хочет уколоть побольнее. И сирен больше нет, я не хочу быть единственной на всей планете!
– Тебе нужно вернуться. На тебя вся надежда, нужно установить мир между сиренами и драконами.
– Мир? Да они убили тебя, тетю, бабушку и… Всех! Даже тех, кто был предан нам. И почему тётя и бабушка обнимают своих убийц? – мужчины опустили головы.
– Подрастёшь – поймёшь. А теперь возвращайся, тебе нельзя здесь быть, – мама с папой подошли, обняли меня с двух сторон. Так тепло, спокойно. Папа поцеловал меня в макушку.
– Помни, Миди: остерегайся Элифаса Пикинджилла. Это опасный человек.
– Он же президент? Как мы можем с ним встретиться?
– Помни, что я тебе сказала. Теперь тебе пора… – мамин голос блек, исчезал.
Распахнула глаза, по лицу бежал пот, возле моей кровати стояла профессор Кюри.
– Слава богам! Ты очнулась! – Я сглотнула, говорить было тяжело, во рту словно пустыня, губы все слиплись.
– Пить… – хриплым, бабушкиным скрипучим голосом попросила я.
– Да, конечно, – она помогла мне сесть, поднесла стакан с водой, в теле жуткая слабость. Сделала глоток воды, он покатился по горлу, обжигая.
– Всё, достаточно. Ты слишком долго не пила и не ела.
– Долго? Это сколько?
– Ты пять дней была в коме. Мы уже не надеялись, что ты выживешь, слишком сильное проклятие наложила на тебя Тасмин. Даже верховная, мадам Лаво, не смогла его снять.