Кивнув, беры успокаивающе на меня взглянули, а прибежавшая Буря так и вовсе приветливо махнула рукой, словно не чувствуя накала обстановки и не замечая моей кислой мины с покрасневшими глазами.
— Пойдем ко мне, — озвучил лорд Летний и уверенно повел в свой кабинет, уже внутри усаживая меня на стул и подходя к книжной полке. — Как давно?
— Как лорды приехали, — прошептала, опуская голову, как на покаянии.
А вот звякнувшие перед лицом бокалы стали неожиданностью! Как и то, что, устроившись напротив, бер уверенно выдернул зубами пробку из горлышка бутылки с медовухой.
— Лучшая с прошлого урожая, — похвастался он, разливая янтарную жидкость почти до краев. — Год берег, а сегодня вот, достал.
— Дядюшка, прости меня…
— Ты что, думаешь я тебя отчитывать позвал? — не скрывая удивления, дядя пододвинул мне один из бокалов. — Не глупи, свет мой рыжий.
— А тогда зачем? Пороть? — сглатывая вязкую слюну, не думая отхлебнула горячей на вкус жидкости, обжегшей горло.
Бер только покачал головой, улыбаясь так спокойно, что у меня, напротив, иголки на спине выросли, заставляя ерзать.
Впервые я не могла прочитать его настроение по лицу, совсем затерявшись в неожиданных эмоциях и в ожидании тех, которые, как я думала, должны были быть.
Ну точно выпорет! Или нет?..
— Ласка, я рад, — наконец подавав голос, бер устало сложил локти на стол. — За тебя, за лордов. А за себя так особенно!
Фыркнув от неуместной, но все же смешной шутки, сделала еще глоток.
— С того дня, как ты появилась у ворот, я думал, что слишком слаб, чтобы тебя защитить, — признался он. — Кто такие люди? О чем они думают? Как живут без зверя внутри? Это мучило меня, Ласочка. Принять тебя под крышу, убедить всех вокруг, что ты наша. По крови. По праву зверя. Сложно было… Каждый день сложно…
— Дядь…
— Да помолчи уже и послушай, — шутливо отмахнувшись, он фыркнул. — Я много лет в себе эти переживания носил, пришло время и тебе в это нырнуть с головой, чтобы ты поняла, как я рад. Ты же такая тощая была, слабенькая. Первую свою зиму помнишь? — кивнула. — Думал, не выживешь, корил себя, ведь уже привязался. А ты вытянула, смогла, и все тогда поверили, что ты бер. Тебе и не надо было никому ничего доказывать, но я знал, что тяжело это — быть своей среди чужих.
— Я никогда не считала вас чужими!
— Я знаю. Только и частью нас стать боялась.
Да, боялась.
Жить с этим, каждый день замечая отличия, знать, что это непоправимо и мириться с мыслью о том, что так будет всегда. Это пришлось принять через силу, через слезы зависти и жалости к самой себе.