Не знаю, какое такое безумие Жорж увидел на улице. Я подошел к маленькому окну в соседней комнате, служившей для Жоржа чем-то вроде кухни, туалета и гардероба. Мимо проносились люди – кто бегом, а кто упорно делая вид, что ему некуда торопиться. Мне чем-то нужно было занять время – домой я в любом случае не торопился.
Пока двое любовники по соседству забыли обо всём, через дорогу все окна были уже заколочены досками. Не многие в Париже действительно понимали, что происходит вокруг – они старались жить мирно, вели себя так, будто ничего не произошло. Но тем временем внутри каждого из них прорастало зерно того самого безумия, про которое говорил Жорж. Если на улице всё слишком спокойно в далеко неспокойные времена – то самое страшное ещё только впереди.
Пока я смотрю в окно, я улыбаюсь. Нет, не из-за криков и стонов любовников из соседней комнаты – их я как раз стараюсь не замечать. Я думаю о том, что настанет день – и все наши усилия откликнутся в сознании сотен миллионов людей по всему миру; и именно им придётся продолжить наше дело – взять инициативу на себя и брать с нас пример.
Даже сокрушительные поражения – всегда приводили к изменениям, ради которых стоило идти до конца.
Я долго мог ещё вдохновляться этими мыслями. Но один человек из толпы, который не прошел мимо и остановился прямо напротив моего окна – заставил меня резко переключиться на другую тональность. Я не стал терять времени и осторожно вылез из окна, спрыгнув вниз на землю со второго этажа. Этому особому человеку пришлось аж оторопеть от неожиданности, когда я спустя всего секунду уже крепко сжимал того в объятиях.
– Ну и день сегодня задался! Столько знакомых лиц. А ты-то какими судьбами здесь?
Я щедро дал ему три секунды прийти в себя после встречи со мной.
– Поверь, тебя я рад видеть не меньше. Но это ведь не повод ломать мне все рёбра! Да чтоб ты знал: я был здесь с самых первых дней восстания – я сам был одним из тех героев, которые схватили генералов-преступников. Ты знал, что они отдали приказ стрелять в женщин и детей?! Надеюсь, оба они сейчас горят в Аду.
Всё это он сказал на немецком – языке, которому как можно реже стоило звучать на этих улицах. Польский генерала Домбровский – ещё куда ни шло; но вот немецкий, когда со дня позорной капитуляции Франции в войне с Пруссией не прошло и года… Впрочем, я никогда не сомневался в безрассудстве Фридриха – хорошо хоть его не хватило на участие в лихой франко-прусской войне.
– Перестань. Говори на французском, если тебе дороги целые руки и ноги. Забыл, куда попал.