– Все те, кому было до этого дело – сами давно расстреляны. Сейчас, для нас самым главным является не попасть в их число.
– А затем, когда война кончится – нас назовут злодеями. Потому что мы проиграли.
– Нас уже давно так называют – и весь мир против нас.
– А кто вспомнит о том, что когда-то мы были простыми людьми и жили в стране, которая должна была служить примером для остальных?! Мы были такими же людьми и в голове у нас были те же мысли, что и в головах всех тех, кто поднял против нас оружие. Они сами поступили бы так же, как и мы, родись они в нашей стране. Разве мы такие чудовища, как о нас говорят?! Мы ведь такие же люди, просто жертвы обстоятельств. Просто люди и больше никто.
– Нам, помнится, говорили, что мы сверхлюди, – засмеялся я.
– Никогда в это не верил. Но жить в своей стране остался. Это – мой дом.
Ганс налил себе ещё одну рюмку и осушил её. Теперь ему было трудно даже стоять. И, чёрт возьми, никогда я так его не понимал, как теперь. Много веков разделяли нас – но понимал до последнего слова.
– Нельзя так жить, Ганс, – покачал я головой, – нельзя так продолжать.
– А что делать?
– Бежать.
– Для всего мира мы – чудовища. Нас примут только как пленных. Некуда нам бежать, дружище, кроме как в страну мёртвых. Ты слышал, что говорят?
Теперь Ганс ответил самому себе покачиванием головы.
– Откуда тебе это знать, конечно. Ты всё время сидишь у себя в особняке и выходишь только за пивом, будто ты никакой не офицер, а просто богатый бездельник. Я же, тем временем, слушаю всё, о чём говорят и как говорят. На Западном фронте сдавшихся на милость солдат лягушатники и сэмы называют вовсе не «военнопленными», а «безоружными силами врага». А знаешь, что означает этот выдуманный статус?! Они убивают их, друг мой, убивают. Стреляют в тех, кто бросил оружие и сдался – сотнями, тысячами, десятками тысяч. Не стреляют только по женщинам и детям. Только они и останутся после этой войны. А на востоке сдаться невозможно. За одну ночь русские отбрасывают нас назад сотнями тонн бомб. Вулкан, цунами, землетрясение и торнадо вместе не наносят такой урон и проходят тише, чем их войска. Зато, фольксштурм не даёт пройти их танкам – много смертников отдали свои жизни, чтобы покончить с их ордой.
– Значит, кое-где мы побеждаем.
– Нет. Это лишь конвульсии обречённого на смерть за минуту перед концом. Уже ничто не спасёт эту страну – просто не осталось того, что можно было бы спасти. А когда всё кончится, о нас и не вспомнят. Может, мы и заслужили всё то, что с нами происходит.
– В ужасах этой войны, Ганс, не может быть только одних виновных. Любой человек, взявший в руки оружие – уже преступник. Это самый трудный вопрос морали, на который не существует ответа. Оружие было создано для того, чтобы защищаясь приносить ещё больше вреда. Единственный выход из войны – это остановиться.