Молча. В давящей тишине.
«Я ничего плохого не сделала, — напомнила я себе. — Мне не за что оправдываться»
Мне, правда, не за что оправдываться, но тянет сделать именно это. Тянуло. Пока я не вспомнила, как Марат исчез на четыре дня только потому, что в эти дни мной нельзя было пользоваться. Как заявил мне ночью, что может взять с собой другую, и… нет, он не должен объясняться передо мной, но ведь и я тоже.
Не должна.
У нас не отношения, и Денис — просто мальчик из прошлого.
Я сердилась все сильнее, и сильнее. Мы ехали за город в полной тишине. К дому мы подъехали за пятнадцать минут, гораздо быстрее, чем днем и вечером по пробкам. И, уже выходя из машины, Марат бросил:
— Не получится.
— Что не получится?
— Ты спросила, получится ли у тебя встретиться с ним. Я ответил.
— Я не спросила, а сказала, Марат. Это разные вещи. Или мне нужно спрашивать твоего дозволения, чтобы встретиться с одноклассником? — я вышла следом за ним, и мы пошли по дорожке к дому.
Дом темный, света нет. Пугающий он какой-то, гулкий. Еще и где-то далеко слышны раскаты грома, и пахнет озоном и тревогой.
— Тебе нужно спрашивать, да, — Марат приложил карточку, палец, и открыл дверь. — Запомни на будущее. С подружками можешь встречаться без дозволения. С этим — нет.
— А ты не перегибаешь? — сжала я кулаки, кипятясь. — Я ведь не твоя жена. Не любимая. Как ты мне сказал в первую встречу? Любовница, но можно назвать честнее и грубее. Содержанка? Содержанок разве ревнуют к друзьям?
Если назвать меня еще честнее и грубее, то я — проститутка. Только это я произнести не смогла.
— Я не ревную, — Марат резко развернулся ко мне. — Я просто не делюсь тем, что мое. Тем, за что я заплатил. Ясно? — рыкнул он.
В два шага приблизился ко мне, и ладонью притиснул к стене.
— Больше мы об этом не говорим. Не зли меня! — опасно понизил Марат голос, и… начал опускать ладони с моей груди на талию.
А затем и на бедра, комкая ткань моего платья, затрещавшего под напором. Губы обжог злой поцелуй — горячий, болезненный, пальцами Марат проник в разрез на бедре.
Белье на мне символическое, под такое платье иное и не предусмотрено. И под белье он проник легко. Я стояла, оглушенная, вздрагивающая от каждого его резкого движения.
И оскорбленная.
Можно ведь по-нормальному было со мной. Как с человеком, но… он заплатил. И не намерен делиться. Вещь, всего лишь вещь. И сейчас он хочет ею воспользоваться, потому мне нужно позволить Марату это, и засунуть свои обиды поглубже в сердце.
Как обычно.
— Черт, смазка наверху, в чемодане, — прохрипел он, потираясь об меня эрекцией. — Ладно, так справлюсь…