— А сейчас мы с тобой, морда ты мохнатая, пойдем собирать ягоды. Ярослав запустил руки в густую шерсть зверя на шее и потрепал его в стороны. Мишка отозвался довольным урчанием, и завалился на спину, мол он все понял и согласен, но сначала его почесать, а то Ярик бывает с ним редко, а леший, нехороший такой дух, то занят, то делает вид что занят. Через пару часов, когда был полный котелок брусники и клюквы, котелок кипел на огне, а Марик дожевывал накопанные корешки, заявился хозяин.
Посидев пару минут как обычно под деревом, молча глядя на компанию друзей, оказался около костра и задумчиво что-то начал там высматривать.
— Ты здесь надолго? — отстраненно спросил хозяин. — я не гоню, ты не подумай, наоборот…
— Я не сильно занят вообще сейчас, — ответил Яр, — в городе мне делать нечего, годовой марш по тайге с Добрынем месяцев десять как закончился, нового в этом году не будет уже, срочных дел в помощь никаких нет, так что я в свободном отдыхе, саморазвитии, — улыбнулся Яр, — сейчас кашу с компотом с Мариком доварим, и на утес пойду, здесь недалеко. Там вид потрясающий, вечером и ночью. А завтра утру пойму, куда мне дальше.
— Тоже верно, — вздохнул старый дух, — утро вечера то мудреней. Поможешь мне немного по хозяйству, там рыська приболела. До заката управимся.
— О чем речь, — поднялся Яр — показывай. — Марик понесешь кашу рыське, нет? Точно?
Когда солнце клонилось к закату он сидел на этом месте, которое облюбовал еще тогда, когда маленький медвежонок тащился за ним не отставая, а Олег пояснял как общаться с животными.
Заблудившиеся странники,
Не чужие на своей земле,
Но бродяги и изгнанники
В чьей-то жестокой игре.
Поклонившись четырём ветрам,
Шли на все четыре стороны.
Волки кровниками стали нам
Да чёрные вороны.
Здесь, на восточной стороне, небо темнело раньше и начинали появляться крупные звезды. Яр сидел уже без мыслей, только глядя в ночное небо и уже чувствуя, как его накрывает. За годы и многие сотни раз он так и не привык к этому, нельзя привыкнуть к по-настоящему глубокой тоске, идущей из самой глубины души.
И только в последнее время, после того как он попал к северным ведунам, она понемногу стала отпускать, и ушел старый спутник тоски — отчаяние, которое за годы стало глухим привычным и непоколебимым. Почти таким же как упрямство самого парня, почти, но все же слабее, потому что за все время так не сломало его, и не смогло убедить отступить. Отступить от звуков и распирающего бессильного отчаяния, ярких вспышек событий, от до невозможности реальной призрачной черты, что отделяла его, от него же, от его жизни, или иллюзий, он так и не понял пока до конца.