– Вашингтон большинством голосов в Конгрессе отменил первую поправку. А для Соединенных Штатов, Влад, конституция была не та вещь, с которой можно поступать как тебе заблагорассудится. Они даже изымали из продажи детские книги, в которых окружающий мир не был описан с точки зрения физических законов. Представляешь? Полный бред! И когда южане и жители Великих равнин возмутились, их послали куда подальше. Да, Европу отвоевали ценой огромных потерь. Но! Европу освобождала объединенная армия США и Великого Княжества. Твое Княжество, несмотря на разрушения, сумело навести порядок после войны и решило не трогать нео-христиан. А у нас, Голубым лентам стало этого мало, и они задумали навести еще порядок и в мозгах людей, не понимая, что этим обрекают страну на развал. Я не скажу, что теперь в Конфедерации осталось слишком много людей, верящих в Бога. Все-таки, мы живем в современном мире. Но мы прекрасно усвоили этот урок. Когда крикливое и наглое меньшинство, считает, что может взять и отобрать право на что-либо у большинства. Ты знаешь почему производство андроидов постоянно ограничивают эдиктами? Ты должен был в Академии изучать операцию «Набат». Не говори мне, пожалуйста, что вы этого не проходили.
– Проходили, – помолчав чуть больше обычного и отведя от нее глаза сказал я.
– Да! Вот именно! Операция «Набат». Когда под руководством генерала МакФаррела, батальоны Голубых лент, полностью состоящие из андроидов, вырезали все население Омахи. На минуточку! В то время там жило почти два миллиона человек! Два. Миллиона. Человек! Че – ло – век! И мы, Конфедераты, должны теперь выслушивать очередные бредни Голубых, что андроиды почти ничем не отличаются от нас и должны иметь права на то, на се. А вот хрен им! И уже в этой войне, гражданской войне, именно мы оказались победителями, и теперь не НАС судят, а МЫ будем судить, – с ранее невиданной злобой резко выдохнула Берта.
– Тише, тише, маленький, – я поднял обе ладони вверх, – тише. Успокойся. Это было очень давно. Нас еще в проекте даже не было.
– А мой отец воевал. Как и твой, наверное.
– Папа не любил рассказывать про войну, – тихо сказал я.
Я налил опять.
– Давай за то, что весь этот ужас закончился, и наступил какой никакой мир, – подняв рюмку предложил я.
– А я бы пошла воевать, – кинув на меня смелый взгляд воскликнула девушка.
– Верю, – улыбнулся я. – Давай! Не грей посуду!
Мы выпили. Берта закашлялась. Я тихонько постучал ей по спине. Она продышалась, и вдруг посмотрела мне прямо в глаза.
– Поцелуй меня. Пожалуйста.
Я оторопел. Нет, слово «оторопел» здесь будет явно неуместным. Я обалдел. Охренел. Впал в ступор. Она вдруг резко сказала: «Извини», и попыталась вскочить с кровати. Я схватил ее за руку, жестко опустил на место, развернул к себе и впился в ее чуть приоткрытые, вкусно пахнущие коньяком и шоколадом, губы. Губы молодой, красивой женщины, которая не отшатнулась от меня, а напротив, сама, с невинным трепетом юной девы, предложила проникнуть в ее диковинный, полный чудесных озарений, тайных знаков и недосказанных слов, мир. Мы судорожно стали срывать друг с друга одежду.