— Павлик, родненький… — мать всхлипнула, расцеловывая внука в обе щеки. — Не забывай бабушку, хорошо? Прилетайте следующим летом ко мне.
— Мама! — Оля с трудом сдержала раздражение, смешанное со смутной тревогой по поводу предстоящего полёта; она всегда дико боялась летать. — Сколько раз тебе повторять, что он не Павлик, а Пол! У него американское гражданство и имя тоже американское. Не надо тут этих сюси-пуси, Павликов и Пашечек, o`key?
Мать снова подавленно замолчала. Мальчик помахал ей рукой:
— Пока, ба! Не плачь, мы еще приедем!
— Нам пора, check-in time. Ты можешь ехать домой, — кивнула Оля матери. — И не устраивай сцен, ради Бога! Люди кругом.
«К счастью, этот ужасный месяц позади, — думала Оля, стоя с сыном в очереди на регистрацию. — Больше я сюда ни ногой! Хватит, прокатилась. Никаких нервов не хватит. Нью-Йорк — мой единственный дом, и точка!»
Она прилетела в гости к матери впервые за семь лет, чтобы показать внука, которого та не видела ни разу в жизни. Сама мать в Штаты приехать не могла, ей упорно отказывали в визе. Одинокая пожилая женщина, в России её ничто не держит, а ну как решит нелегально остаться в благословенной Богом Америке? В конце концов не выдержал даже Олин муж. «Я всё понимаю, детка, вы с ней давно чужие люди, но ведь нехорошо — она твоя мама, ей хочется понянчиться с Полом… Сделай ей приятное!» И она сдалась.
Все четыре недели на родине Оля только и делала, что злилась. Она осознала, что совершенно отвыкла от этой страны и ЭТОГО народа. «Бедные люди, они даже не понимают, как убого живут! — думала Оля. — Слаще морковки ничего не ели!» Полу, кажется, нравилось в России, он с удовольствием знакомился с соседскими мальчишками, ездил с бабушкой на дачу, где купался в озере, рыбачил и собирал клубнику. Однако Оля наотрез отказалась встречаться с бывшими друзьями. Они априори казались ей скучными и совершенно чужими. Мать тоже была чужой, смешной и жалкой, все эти кудахтанья: «Творожок, Павлуша? С вареньем или сметанкой?» — только бесили и вызывали желание заткнуть уши. Оля то и дело одёргивала мать, чтобы та не сюсюкала. Это было невыносимо…
— Олюшка, иди сюда, наша очередь, — подозвала женщина девочку лет пяти, резво бегающую между тележками с багажом пассажиров. Оля вздрогнула от этого обращения, как будто её толкнули. «Олюшка»! Именно так, с ударением на второй слог — на «ю» — звала её в детстве мама.
«Олюшка, просыпайся… С Новым годом! Посмотри-ка, что оставил тебе под ёлочкой Дед Мороз?»
Воспоминания из-за случайно услышанного имени хлынули потоком. Они проносились перед глазами, словно Оля перелистывала альбом со старыми фотографиями, на которых были запечатлены подзабытые, но такие важные и трогательные мгновения её жизни.