Фрея растерянно пробегается глазами по кухне, и они наконец останавливаются на моём лице, ярко отражающем настроение загруженного эротическими картинками сознания.
– Виль, если ты не собираешься рассказывать мне ничего, то я бы хотела пойти…
– Я могу взять тебя сзади, – едва слышно произношу, и Фрея тут же замолкает, нервозно сглотнув, а её дыхание становится частым.
– Я знаю, – её голос оказывается тихим, дрожащим, и я рвано выдыхаю. – Мне… мне нужно выспаться. Завтра генеральная репетиция.
– Прости. Я вообще не должен был приходить, – отодвигаю кружку от себя и поспешно поднимаюсь на ноги, но Фрея хватает меня за руку.
– Но ты уже здесь. – Вглядываюсь в изумрудные глаза Фреи, и её пальцы переплетаются с моими. – Не строй из себя отчаянно благородного героя. Тебе это ни к чему сейчас.
– Я не строю вообще-то. Я и есть благородный герой, – самодовольно улыбаюсь, опустившись обратно на стул, и продолжаю прожигать Фрею беззастенчивым взглядом.
– Ты шутишь, потому что тебе больно. – Улыбка моментально слетает с моих губ, а слова Фреи вынуждают глубоко вздохнуть. – Давай так: либо ты рассказываешь, в чём дело, либо мы идём спать, потому что я уже не могу, – она отпускает мою руку и облокачивается на стол предплечьями, а её взгляд наполняется искренней усталостью.
– Выбираю второй вариант, а позу можешь выбрать сама. Я уступаю, – в очередной раз шучу, заставляя Фрею злостно закатить глаза.
– Вильям, ты меня не слушаешь совсем? Я и правда очень уста…
– Моя мама не хочет со мной общаться, – выпаливаю, протараторив на одном дыхании, и опускаю взгляд вниз, вперив его в кружку с чаем, к которому я так и не притронулся.
– Ты уверен?
– Даже не знаю, – сжимаю пальцы в кулак, дёрнув бровью. – Мы уже месяц не можем вместе пообедать, потому что у неё постоянно есть дела поважнее. Дела, либо очередные мужчины в её жизни, с которыми ей, по всей видимости, интереснее, чем со мной.
– Такова наша судьба. – Нахожу Фрею глазами, растерянно её разглядывая, и она сгибает ноги в коленях, подняв ступни на стул. – Наши родители иногда сами ведут себя как дети. А нам потом страдать, – Фрея мягко улыбается, вынуждая меня коротко улыбнуться ей в ответ.
– И что ты предлагаешь? Страдать вечность? – улыбаюсь немного шире, уткнув кулак в щёку.
– Нет. Она ведь может даже не знать, что для тебя это так важно. Ты ей говорил, что для тебя это важно?
– Не говорил.
Снова тяжело вздыхаю, ведь мне кажется, что я впервые говорю настолько открыто о том, что волнует меня уже больше десяти лет, и мне на долю секунды становится легче.