— Я молилась. Много, постоянно и бесполезно. Мой бог не услышал, не помог. Совсем скоро разочаровалась, обозлилась, перестала верить в него. И знаешь, Мир, рядом со мной был Махмуд, которого жизнь нещадно била, но он всё равно верил в Аллаха.
— Махмуд с детства привык верить. Это единственное, что у него осталось, и его взгляды не повод менять что-то в себе.
Осторожно отговариваю и всё больше убеждаюсь, что так не хочу. Одно дело почитать книги, прийти к решению осмысленно, от сердца пожелав, другое вступить в противоречие — этот не помог, перейду к следующему.
— Да при чём здесь Махмуд? Он просто был рядом, не теряя веры, — шипит возмущённо жена. — Я хочу исповедовать одну веру с тобой и детьми. Хочу пройти обряд бракосочетания по твоим законам. Хочу быть целым во всём.
— Малыш, мы вернёмся к этому разговору позже, когда ты отдохнёшь, успокоишься, почувствуешь себя по-настоящему дома, — гашу её раздражение, прижимая к себе и укладывая голову на плечо. — Тебе надо почитать книги, ознакомиться с кораном, обдумать всё ещё раз. Я буду счастлив твоему переходу в ислам, но только если желание будет идти из сердца.
Ника расслабляется, льнёт ближе, а мне безумно не хватает её длинных волос, путающихся между пальцами, её обнажённой спины, опаляющей жаром ладони. Глажу по плечу, спускаюсь ниже, переплетаю пальцы и целую ладонь. Счастлив до одурения. От того, что лежит рядом, что могу прижать к себе, что позволено дышать с ней одним воздухом.
— Хорошо, — отвечает, подумав. — Вернёмся потом.
От размеренного звука сердцебиения, от нежных поглаживаний груди засыпаю, проваливаюсь в спокойный сон, первый за последнее время. Тёплое тело жены вытянулось вдоль меня и доверчиво закинуло ногу, придавив член, жаждущий касаний. Дай мне сил вытерпеть, подождать ещё несколько недель, пока организм Ники восстановится, а рубцы немного заживут.
Меня будят уверенные трепыхания малышки, пытающейся вылезти из-под моих лап, жадно сграбаставших и затянувших худышку на себя. Вероника издаёт жалобные, мяукающие звуки, борясь с моей тяжестью и часто дыша.
— Мир, я в туалет хочу, — отвешивает в безнадёжности шлепок, дёргаясь сильнее.
— И чего так нервничать? Сейчас отпущу, — притискиваю напоследок к себе и чмокаю в нос.
— Да, потому что не добегу. Забыл? Клозет в пятидесяти метрах от дома, — извивается всем телом, сползая с меня, накидывает халат и пулей вылетает из спальни, только пятки стучать по полу, да тихий скулёж доносится извне.
Одеваюсь, выхожу во двор, вдыхая хвойную влажность прохладного утра. Хмурое небо тяжестью давит на верхушки елей, солнце с трудом пробивает жирные облака, а воздух хрустит от свежести. Кудахтанье кур и редкое блеяние коз смешиваются с криками леса, а шум топора с заднего двора свидетельствует о том, что все давно встали. Иду на звук, сворачиваю за угол и вижу Егора, рубящего дрова. Сила уже не та, возраст берёт своё, и я задумываюсь найти ему помощника.