Ариста подумала, сумеет ли она запомнить сегодня хоть что-то насчет правосудия, когда в мозгу выжжена гора мертвечины у подножия костра.
Стража отняла останки у несчастной матери и оттащила ее прочь от костра. Мертвое дитя уложили назад, в общую груду.
В толпе открылся проход, и к центру площади прошествовал высокий мужчина с прямой спиной, короткой седой бородой, с золотым обручем на лбу. Несмотря на почтенный возраст, шел он походкой твердой и решительной. В правой руке он держал тонкий серебряный жезл.
— Фрасимах Аттал, — прошептала Тигона. — Архонт из Совета десяти!
— Тут все знают, кто это, горе-лучница. Помолчи, — шикнула на нее Окаста.
Архонт остановился перед кострищем. При виде его связанный юноша задышал чаще, сквозь стиснутые зубы послышались хрипы и странные истерические взвизги. Фрасимах Аттал, не обращая на них внимания, простер жезл к народу на площади.
— Свободные граждане! Внимайте слову Совета!
Хорошо поставленный, зычный и властный голос заставил всю площадь притихнуть. Лишь кое-где слышалось еще приглушенное бормотание, да безутешная мать выла, оплакивая свое дитя.
— Совет рассмотрел дело Диппида, сына Пасия, повинного в деле мерзком в глазах богов и подлым в глазах людей — виталофагии!
Крики ужаса и гнева полетели по площади, вынудив архонта сделать паузу.
«Виталофагия, — в памяти Аристы всплыли слова Лайуса из Кикинны. — Дело вдвойне гнусное. Наперво гнусное, ибо делает человека убийцей. Вдвойне гнусное, ибо легко дается и быстро наделяет силой».
— Сей Диппид, по свидетельству граждан и иным уликам, — Аттал указал жезлом на страшную кучу останков, — вкусил человечье сердце, дабы обрести проклятую силу и пить жизнь зверья, скота и юниц!
«Сила та идет от других, от их соков. Виталофаг крадет и пожирает их, тянет силу из жил, крови и духа. Чудеса его питаются чужой смертью».
— Под дознанием повинился Диппид, что через это искусство желал он увеличить свою мужскую силу и познавать мужчин и женщин больше, чем по силам смертному!
Новый взрыв гнева в толпе.
— Будь проклят!
— Детоубийца! Гори в аду!
— Смерть ему! Смерть!
Фрасимах Аттал еще раз взмахнул жезлом, призывая толпу к тишине.
— Как велит закон, за свои злодеяния Диппид, сын Пасия, будет предан смерти! А дабы поганое колдовство не возродило его к жизни…
«Хуже всего вот что: виталофагия дразнит бессмертием. Украдешь чужую жизнь — вот тебе и долгих лет прибавилось, и нож убийцы не страшен! А пожрешь пятую жизнь, седьмую, десятую? Десять раз умереть можно, пока взаправду не помрешь! Вроде как бог становишься. Вот оно-то и пьянит, оно-то и дурманит. Только боги да виталофаги не боятся смерти».