Она махнула рукой. Велела убрать торт в холодильник и ушла в свою комнату.
Даже дверь не закрыла. Упала ничком и заснула.
Я сняла с неё туфли, в которых она ходила даже по дому, накрыла одеялом и долго сидела рядом, думая о том, что она сказала. О том, смогу ли её понять. И пусть она меня больше не любит, но смогу ли я не любить, ту, что ждала всю жизнь? Смогу ли я не любить свою родную маму?
Рядом с ней я словно становилась маленькой девочкой и не могла не надеяться, что и она меня всё же однажды полюбит.
Наверное, зря.
Честно говоря, я ждала, что после всех пролитых слёз, она будет уговаривать меня выносить ей ребёнка. Всё ждала, что она разоткровенничалась не просто так. Но она не сказала ни слова. Даже не заикнулась. А я только об этом и думала. А ещё о том, что, может, она всё же лучше, чем кажется?
Я помыла посуду. Всё перетёрла, убрала. И решилась позвонить.
А после разговора с Арманом у меня появился план. Не особо смелый и, наверно, безнадёжный, но сегодня я ещё верила, что смогу его осуществить.
О чём у матери был разговор с Чекаевым она даже не обмолвилась.
Может, думала, что я не знаю?
И я тоже решила, как он просил, ничего ей не говорить.
Узкая улочка с односторонним движением, на которой располагались офис и квартира госпожи Воскресенской, была сплошь заставлена автомобилями.
Но когда я подъехал, Яна уже стояла возле решётки подворотни.
Она о чём-то оживлённо беседовала по телефону, когда машина припарковалась у микроавтобуса со спущенными колёсами, что стоял как реклама находящейся рядом кафешки.
Я не вышел. Прятался за тонированными стёклами. Не стал рисковать. Водитель открыл ей дверь. И она, всё ещё болтая, кивнула ему и села рядом на заднее сиденье.
– Спасибо, Алла Константиновна, я всё поняла. Да, обязательно перезвоню.
Такая деловая, строгая, она как никогда была сейчас похожа на мать.
Я рассчитывал до встречи с ней, как максимум, переговорить с Валентинычем. Как минимум, хотя бы костюм сменить на что-нибудь менее официальное. Но из-за погодных условий чартер задержали, и я, прямо с лётного поля в машину и сюда, успел только пару звонков по дороге сделать.
– Привет! – уперев локоть в колено, я повернулся к ней и пригладил бровь. Стыдно признаться, нервничал.
– Привет! – не поднимая глаза, ответила она.
Снова наглухо затянутая в чёрное, она положила на коленки маленькую сумочку, молодёжную, с белыми буквами, застёжкой стерженьком и спортивным ремнём, открыла и засунула в неё телефон.
Мне бы почувствовать себя старым рядом с ней, а я, наоборот, почему-то подумал, что будь мне сейчас двадцать пять, я сделал бы то же самое.