На подъезде к столице вагон покинула охотница, не забыв улыбнуться на прощание. Жрица снова кивнула и проводила женщину взглядом, наблюдая, как подтянутая фигура в коричневой, с болотным оттенком, форме пробирается сквозь толпу. Ликос смирно шел рядом, всем своим видом показывая, насколько он готов нести службу.
Из вагона Филис вышла на следующей остановке и сразу направилась в сторону центральной улицы. Столица просыпалась. По дороге, поблескивая на солнце, мелькали электро-мобили, рядом, отгороженные от потока транспорта энергетическим барьером, неспешно гуляли прохожие. Тень олив, высаженных вдоль дороги, позволяла чувствовать себя комфортно даже при полуденном жаре.
Жрица вдохнула суховатый, по контрасту с морским, воздух города и направилась к зданию, чей шпиль терялся на фоне Алпасских гор, находящихся теперь совсем рядом. Острые пики Близнецов с этого ракурса словно обнимали Старшую Сестру и возвышались над городом. Гордые. Неповторимые. У самого их основания располагался императорский дворец. Некоторые его ходы пересекались с пещерами внутри гор и могли спрятать жителей всей столицы, при необходимости. К счастью, необходимость давно не наступала.
Филис легко поднялась по тридцати двум ступеням, ведущим ко входу в храм. Сорвала финик с одного из деревьев, высаженных по обеим сторонам лестницы. Попробовала. Зажмурилась. В столице они были более терпкими, не столь приторно-сладкими, как на побережье. И, пожалуй, по ним она скучала. Куда больше, чем по самому городу.
В храме играла музыка. Она заполняла все пространство огромного мраморного холла, устремлялась ввысь, к самому куполу, отражалась от него, бежала вдоль стен и концентрировалась в центре зала. Музыка менялась по мере приближения к нему и удалению. И, Филис, хорошо знакомая с эффектом, застыла на границе внешнего круга. Всего их было три, выложенных разными породами гранита.
Первый для всех, кто желает слушать, второй — для ищущих исцеления, и третий — для пришедших за вдохновением. В центре зала стоял мужчина. Пробужденный. Он раскинул руки в стороны и запрокинул голову. На лице его отражалось блаженство той степени, что известна лишь творцам в момент наивысшего откровения. Ели бы мог, он бы взлетел, чтобы парить под самым куполом. Чтобы позволить музыке унести себя.
И жрица тоже позволила себе забыть на несколько секунд. Прикрыла глаза. Расслабилась. Позволила музыке пройти сквозь тело. Наполнить его энергией. Очистить мысли. Раскрыть разум. Она глубоко вздохнула и улыбнулась. Встретилась взглядом с киорийцем, выглядевшим совершенно счастливым. Он опустил руки и направился к ней. Долго находиться в центральном круге опасно. Бывали случаи, когда замечтавшихся творцов выносили на руках. А потом долго лечили гиатросы.