Мне и самому хочется плакать, но я держусь ради неё. Крепко обнимаю судорожно вздрагивающие плечи и ласково приговариваю:
— Ещё подаришь.
Кэтрин рыдает у меня на груди, а я думаю, как теперь с этим жить. Моя мать сгорела от рака пять лет назад. Я знаю, через что ей предстоит пройти. Смерть и тлен преследуют меня по пятам. Это наказание за то, что я не смог стать ей хорошим мужем. И за то, что не могу поймать его.
Эта девка заполучила Митчелла, но я не доставлю ей еще большей радости и не разревусь. Она ни на минуту не поверила, что я его сестра. Я это увидела по глазам. Наглым глазам распутной девицы. Каждый шаг, каждое движение происходит, как в замедленной съемке. Наконец, я захлопываю дверь, и то, что позволяло мне держать лицо, рушится как карточный домик. Слезы потоками лавы бегут по щекам. В груди жжет так сильно что, я боюсь опустить глаза и увидеть там обугленную дыру. Ну и пусть! Если от сердца останется только пепел, будет не больно. Правда ведь?
Я ненавижу Митчелла так сильно, что готова бежать из его дома со всех ног. И люблю. Люблю наотмашь и смогу вытерпеть все, лишь бы не прогнал совсем. Он попросил меня вернуться. Я вернусь! Буду следовать за ним тенью, и смотреть, как он счастлив с другими. А они с ним. Придет день, и Митчелл все-таки женится. Тогда я стану совсем не нужна. Я ж ему никто. Чужая приблудная девчонка. То, что сейчас между нами, не может длиться вечно. Я могу сколько угодно притворяться, что он мой и путать милосердие с любовью. Могу хвататься за него и безмолвно молить глазами о любви. Правда в том, что наше время на исходе, и скоро я опять останусь одна. Я всего лишь безродная бродяжка, которая не вписывается в его лощеный образ жизни.
Мне не впервой терять человека, который мне нравится, и который относится ко мне по-особенному.
Память как машина времени. Что-то щелкает в голове, и ты оказываешься совсем в другом моменте. Влажный запах свежескошенной травы залезает в нос и горло помимо воли. Длинная черная юбка поднята выше колен и заткнута за пояс передника, чтоб не путалась под ногами, рукава засучены, а чепец валяется на земле. Правда, мать запрещает его снимать, говоря, что это неблагочестиво. Я не совсем понимаю, что это значит, но знаю, что бог карает женщин, которые втихомолку стягивают с себя чепцы.
Я бросаю косу на землю и дотрагиваюсь до вскрывшихся мозолей на ладонях. Желтые волдыри стали красными и сочатся жидкостью. Я достаю из кармана передника кусок тряпки, которым утираю пот, и обматываю левую ладонь. Пользоваться левой, рукой, как основной, тоже против правил. Если я беру ложку в левую руку, а не в правую, как все нормальные люди, тут же получаю удар ивовым прутиком. Вжик. Боль прожигает до костей.