— Это семья моего друга. Я обещал приглядывать за ними.
— Почему он сам этого не делает?
— Не может. Ему очень сложно сюда приходить.
— Ты всегда врешь мне, Митчелл, — спокойно говорит Бекки.
Выяснение отношений на кладбище. Так в нашем стиле. Если бы на ее месте был кто-то другой, я бы не допустил такого святотатства. Впрочем, Бекки не торопится тянуть из меня жилы расспросами. Не упрекает. Ничего не требует. Она встает на колени рядом со мной, складывает руки в молитвенном жесте и, склонив голову, шепчет что-то. Тоже склоняю голову. Я не молюсь, просто не хочу, чтоб она поняла, насколько я тронут.
Она заканчивает молиться и поднимается на ноги. Я тоже встаю, и Бекки тут же вцепляется в мою руку. Сплетает наши пальцы, желая напомнить, насколько теперь огромна ее роль в моей жизни. Я не готов к этому и аккуратно выворачиваюсь из цепких пальцев.
— Подожди меня в машине, — говорю я мягко.
Она одаривает меня колючим взглядом. Верхняя губа вздрагивает, лицо искажается скорбной гримасой, и Бекки, размазывая слезы по щекам, бежит к машине.
Я достаю из кармана голубого плющевого котенка и оставляю его у надгробия.
— Я люблю вас, — говорю тихо.
Подхватываю с земли велосипед и тащу его к машине. Поездка на велосипеде — это последнее, что ей нужно спустя месяц после аппендэктомии. Тот еще был месяцок. Полный истерик и бессмысленных рывков с ее стороны. Швы дважды расходились, и мне приходилось латать ее заново. Кто бы еще подлатал мои нервы! Бекки требовала внимания. Совершенно не того внимания, которое я готов был ей дать. Не получив желаемого, непременно устраивала истерику, в финале которой грозилась уйти.
— Ты злишься на меня? — спрашивает она. Эмоциональные качели. То плачет, то чувствует себя виноватой, то ластится ко мне.
— Нет, — мотаю головой. — Пристегнись!
— Я же вижу, что да.
— Я злюсь, потому что запретил тебе напрягаться, а ты крутила педали три квартала! — У меня уже нет сил сдерживать раздражение. — Подними футболку! — почти приказываю я.
Она безропотно повинуется. Я отодвигаю пояс джинсов. На плоском животе, в нижней его трети, красуется не слишком аккуратный шрам. Я простукиваю пальцами вокруг него, а потом тщательно пальпирую весь живот.
— Где-нибудь больно?
— Нет! Митчелл, прекрати, — серьезно говорит Бекки. Она перехватывает мою руку, укладывает ее на свою узкую ладонь, а сверху накрывает другой. Ее руки горячие и влажные. — Я в порядке.
Я все же прикладываю ладонь свободной руки ко лбу. Прохладный. Вновь высвобождаю руку из плена мокрых ладошек. Каждый раз, когда я прерываю физический контакт, Бекки смотрит на меня так, словно я ее ударил.