– Спи.
Девушка вздрогнула от неожиданности.
– Ты мне сейчас дыру на спине прожжёшь своими глазищами.
Она хихикнула.
– А где ты научился так «воровать»?
– Один хороший человек научил.
– Тот же, что и дом подарил?
– Угу.
– Повезло тебе с ним. А мне никогда не везло на хороших людей, – она тут же осеклась, – Ну по крайней мере до последнего времени…
Двейн замер от её слов. И тут она вспомнила, вскочила с кровати, вспыхнула от смущения, метнулась назад и быстро завернулась в одеяло, и споткнувшись о его край, и чуть не упав, подбежала к шкафу. Двейн развернулся и с изумлением следил за её метаниями.
– Забыла. Я тут забыла днём, совсем вылетело из головы, – она схватила с полки крестик и протянула ему, – Вот, я нашла. Ты не надел.
Вей неожиданно резко отвернулся.
– Положи туда, откуда взяла, – грубо ответил он.
Эбби растерянно вернулась к шкафу и осторожно положила крестик обратно. Двейн понял, что переборщил, и более мягко сказал:
– Это не мой, – и помолчав, добавил, – Это моей матери… По крайней мере, мне так сказали.
Эбби медленно подошла и стала у него за спиной.
– Ты совсем не помнишь её?
– Нет.
Ещё никогда ни с кем он не говорил об этом. Сердце загнанной птицей билось о грудную клетку.
– Иногда, по ночам мне снится женский голос. И это всё, – неожиданного для самого себя ответил Двейн.
– А я помню. Мамы не стало, когда мне было почти пять. Я хорошо её помню и очень скучаю, – всхлипнула девушка, – Даже не знаю, что хуже… не помнить совсем… или дико скучать и тосковать, видя её живую во сне, – Эбби смахнула предательские слёзы.
Двейн замер, не поворачиваясь. Странная ночь откровений. Он чувствовал спиной её тепло, слышал тихие всхлипы, но не давал себе права обернуться.
– Мне кажется, она бы хотела, чтобы ты носил его, – еле слышно и осторожно сказала Эбби.
Двейн молчал и не двигался.
– Ты, что не веришь? – громко воскликнула она, слишком ошеломлённая своей догадкой, и не произвольно положила свою маленькую ладошку на его плечо. Двейн вздрогнул, но всё также молчал. А потом севшим от волнения голосом ответил:
– Раньше верил… А сейчас… легче думать, что Его нет, – он тяжело вздохнул, – чем… чем понимать, что Он… – Вей задохнулся от эмоций, – чем по Его воле всю жизнь чувствовать себя несчастным и никому не нужным, – устало выдохнул он. Эти ночные откровения отнимали у него все силы. Впервые он кому-то жаловался на свою жизнь и судьбу.
Эбби окаменела. Она уже знала, что жалеть его сейчас никак нельзя, обидится. Поэтому выдохнув, она, осторожно еле касаясь, положила ему вторую ладонь на другое плечо, и всхлипнув, прошептала: