– Почему ты такая? Что тебя гнетет? Что в тебе сломлено? – прошептала Вера.
Полина приоткрыла рот, но так и не ответила. В ее глазах домашние приметили растерянность.
В тот же вечер в темном кабинете хозяина дома Мария своим грудным однотонным голосом отвечала мужу на его негодование о том, что они слишком распустили старшую дочь:
– Учти, что я не брошу своего ребенка и не буду заставлять ее делать то, что она не хочет. Я прожила слишком неприметную жизнь, постоянно себя хороня, чтобы еще заставлять дочерей следовать за мной.
– Но… Ты что, позволишь ей уйти?!
– Если она будет чувствовать одобрение, то никуда не уйдет.
– Одобрение?!
– Оставь свои дворянские замашки. О моем прошлом ты знал, однако же…
– Тебя я любил.
– А дочь не любишь? Нелюбимой она стала, когда начала задавать тебе неудобные вопросы и противоречить?
– Что ты говоришь… Нет, Маша, я долго терпел и тебя и ее, на этот раз все будет по-моему.
– Прости, но тогда я стану на ее сторону.
– Как угодно.
Мария неслышно вышла. Иван Тимофеевич со вздохом закрыл лицо толстеющими пальцами. Ему вовсе не хотелось рушить семью, что-то выяснять, кого-то наказывать… Разрушений и боли на улицах и фронтах России и так было достаточно. Но полнейшее безволие жены и отрешенность Веры невольно вели его к открытому конфликту с Полиной, которая непонятно по какой причине старалась ему досадить. Может, она пыталась через него отомстить тем, прошлым мужчинам матери, о которых догадывалась?.. Или винила его в том, что он не может сдержать ее. Но как он мог ее сдержать, зачем она требовала этого от него?..
Мария Валевская вообще была не склонна к отношениям. Но обстоятельства когда-то вынуждали ее быть неуловимой и роковой. Несколько последних лет она была как будто вовсе несуществующей. Она много играла на пианино, читала и часто вечером отправлялась гулять по саду или Петербургу. Она лишь преобразовывала свою природную угрюмость, делая ее загадочной и привлекательной. Мятежный дух Марии обрубился событиями и несвободой. Она мужчин не любила и не хотела, а они почему-то так и летели к ней.
Так же мало она тяготела к объяснениям. Поэтому, начав утро с омовения и вместо завтрака внизу под надзором семьи подойдя к роялю, она не ожидала, что старшая дочь, проникшая в комнату, не сводит с нее глаз с непонятным противным блеском.
– В чем дело? – спокойно спросила Мария, предугадывая неприятное объяснение и чувствуя, как кровь отравляется чем-то мерзким.
– Мама… Я давно хотела поговорить с тобой об этом, да все не хватало смелости.
– Тебе и не хватало смелости? – усмехнулась Мария.