После того, как с ней обошлась Полина, Вера пыталась не привязываться к людям. Но одного разговора, затрагивающего опухоль посередине, хватало. Не влюбляться в людей не получалось.
Часто свободные вечера Вера, Матвей и Артур проводили вместе. С переменным успехом приглашался кто-то еще. И даже Ярослав, вечно занятой и недоступный, как-то навестил их.
– Мы были необычными тогда, а теперь мы такие же, как все, – уверенно чеканил Ярослав. – Нонконформизм стал повседневностью.
Артур смотрел на него, как пес на хозяина. У Веры несмотря на возбуждение от спора промелькнула мысль, что он выбирает друзей лучше себя. Вернее, тех, кого ставит выше без серьезных на то предпосылок. Удивительно было сравнивать их – мрачный Ярослав, неизменно становящийся центром в любой комнате, возбужденный Матвей, заливающийся откидывающим смехом на собственные шутки и Артур, словно ждущий от них позволения открыть рот.
Вера хмурила брови и саркастически косилась на Ярослава. Матвей, истовый любитель спорить, почему-то думал о своем.
– Неправда! – вскричала Вера. – Мы неординарны!
– В чем? Неужели образ мыслей гигантской страны переломится меньше чем за поколение?
– Теперь мы свободны. А человек податлив.
– Человек ленив и обрастает толстокожестью, как только ему выдается такая возможность.
– Зачем судить других, если не хочешь, чтобы тебя самого типизировали? Ты лучше всех что ли?
– А про себя будто бы ты так же не думаешь?
Вера мотнула головой. Думала, но… Она не желала людям зла и хотела только, чтобы и от них поступало меньше мглы. А что она думала про себя… другим не мешало. Ее мысли были текучи и изменчивы.
– И вообще. Среди моих друзей много студентов. Мест в общежитии на всех не хватает, они спят на полу вперемешку с крысами. И это в Петербурге. Про другие города и думать страшно.
– Не желаю продолжать разговор в таком пессимистическом ключе.
– Или просто не желаешь видеть правду?
Противоречить кому-то всегда было болезненным для Веры – она слишком пеклась о благополучии других. Но культ Ярослава среди мужчин самопроизвольно провоцировал ее ему противоречить. Он олицетворял господствующий класс всегда преуспевающих мужчин, захвативших управление жизнью после воронки чужих клыков.
– Откуда… С чего именно ты начал этот разговор? Все меняется к лучшему, как ни крути… В начале двадцатых я думала, что мне самой придется платить за учебу, потому что я буржуй. Но обошлось. Люди слишком любят стенать о том, как все ужасно.
– Или восторгаться тому, чего нет.
– Люди так же норовят обвинять всех и каждого в обстоятельствах, в которые они оказались вовлечены, – добавил Матвей.