По дороге домой после службы Колбовский еще некоторое время колебался, стоя на развилке Воскресенской улицы и Гороховского переулка. Однако же весенний ветер бойко выдал ему влажную пощечину, пробуждая от сомнений. Решившись, Феликс Янович направился вниз по Гороховскому, в сторону окраины.
Сам он редко бывал в этих местах, где улицы не имели уже ни названий, ни четких пределов, изгибаясь по собственной прихоти, внезапно перегораживая путь ветхими серыми заборами или наоборот – открывая свободный проулок среди плотного нагромождения лачуг.
Почту здесь получали редко, и, как правило, до востребования. Феликс Янович с грустью подумал, что и грамотной головой здесь могло похвастать не каждое семейство.
Обветшалые дома здесь мало отличались от обычных деревенских изб: крыши крыли той же серой дранкой, поросшей кое-где мхом от сырости, окошки были небольшие, а притолоки низкие – чтобы беречь тепло. Одного взгляда на эти бревенчатые окраины, где среди полыни бродили куры и козы, а ноги после дождей едва ли не по колено утопали в грязной жиже, хватало, чтобы понять, как малы и незначительны на этом фоне роскошные достижения прогресса вроде газового освещения и телеграфа. Конечно, и здесь попадались добротные дома, где вечером зажигалась керосинка, а в красном углу под вышитым рушником висел Николай Угодник в серебряном окладе. Таким был и дом Рукавишниковых – приземистый, одноэтажный, но крепкий как купеческий кулак. Купцы на окраинах, как правило, не селились, но дом Рукавишниковых достался отцу Аглаи Афанасьевны в наследство от отца, служившего приказчиком. А менять местожительство ради суетного желания комфорта Афанасий Матвеевич не пожелал.
Накануне прошел дождь, и пока Феликс Янович добирался до нужного адреса, его штиблеты покрылись таким слоем грязи, что начальнику почты казалось будто он отрывает от земли не ноги, а пудовые гири. У самого дома он помедлил, глядя на темные окна и почти надеясь, что Аглаи Афанасьевны не будет дома.
Колбовский постучал сначала в ворота, затем в окошко, прислушиваясь к темноте. Вокруг наперебой лаяли дворовые собаки, в одном из соседних домов кто-то хмельно играл на гармони, однако же в доме Рукавишников царила темная тишина. Но вот скрипнула дверь, мелькнул огонек лампы, и за дверью раздался удивленный голос Аглаи Афанасьевны.
– Кто там?
– Это я, Колбовский, – поспешно отозвался Феликс Янович. – Не пугайтесь!
Аглая Афанасьевна, похоже, обрадовалась его приходу. Пережив краткое удивление, тут же пригласила в гостиную и принялась радушно хлопотать, накрывая к чаю.