Несмотря на бессонную ночь, Колбовский впервые за долгое время чувствовал если не успокоение, то некоторую внутреннюю собранность. Чутье подсказывало, что он ухватил за хвост очень важную ниточку, и теперь главное – не выпустить ее из пальцев.
Едва дождавшись окончания службы, начальник почты поспешил к Кутилину. Тот планировал сегодня провести повторный допрос Муравьева и очную ставку с Бурляком. Присутствовать на допросе Феликс Янович права не имел, особенно сейчас, когда каждый его шаг был под наблюдением Конева. Однако еще утром Колбовский успел отправить до судебного следователя Тимоху с запиской, где обозначил те вопросы, которые стоило задать жениху злосчастной Рукавишниковой.
Колбовский дожидался Кутилина в том самом трактире, где они имели обыкновение обедать вместе. Судебный следователь пришел раздраженный – дела, очевидно, не клеились.
– И что вам дался этот поэт? – буркнул Кутилин вместо приветствия, опускаясь за стол.
Подошел половой, услужливо поклонился.
– Чего изволите-с?
Кутилин помотал головой и, вдруг, сказал.
– А ничего не хочу! Пойдемте-ка лучше на воздух!
Феликс Янович удивился, но возражать не стал. Тем более, вечер стоял такой же чудный как накануне. Казалось, в такую погоду только самый черствый грешник может не понимать, что такое – благодать. Колбовскому же было совершенно очевидно – вот она эта благодать, разливается в воздухе смесью цветочных ароматов и теплого ветра с реки, все еще свежего, без примесей духа гниющих водорослей, которым начинает нести ближе к середине лета.
Но Петр Осипович, похоже, так не считал. Пока они шли в сторону Москвы-реки, судебный следователь держал губы плотно сомкнутыми, и лишь несколько раз обернулся.
– Думаете, Конев своих приставил? Следить за нами?
– Не думаю, а знаю. Видел уже, – процедил Кутилин. – А все эти ваши идейки!
– Расскажите уже, что ответил Муравьев по поводу писем, – не выдержал Колбовский.
– А ничего! – Кутилин пожал плечами. – Я его прижал – мол, знаем, вы что-то скрываете. Проверили переписку вашу с невестой. И части писем не хватает. Хотя она как барышня аккуратная хранила все. Где, говорю, пропавшие письма? И что в них было?
– А он?!
– А он и глазом не моргнул. Пожал плечами и сказал, что не понимает, о чем речь. Мол, переписку невесты не проверял, в шкапу у нее не рылся. Может, сожгла она какие-то письма, а, может, потеряла. И ведь не возразишь!
– Как же не возразишь! – Колбовской едва ли не подпрыгнул от возмущения. – Вы же помните Аглаю Афанасьевну? Ну, сами посудите! Она своими письмами дорожила куда больше, чем побрякушками! У нее все конверты аккуратно, листочек к листочку. Все в шкафу сложено в стопочки, пронумеровано. Вся переписка за годы! И с чего бы она несколько писем от жениха стала выбрасывать или сжигать?!