Он замолчал. Колбовский ждал продолжения, но поэт поднялся на ноги и подошел к камину. Взял с полки коробку с папиросами, открыл.
– Будете? – предложил Муравьев.
Колобовский покачал головой. Муравьев закурил, стряхивая пепел прямо в камин. Некоторое время царила тишина, нарушаемая лишь шипением папиросы.
– Теперь вы понимаете меня? – неожиданно спросил поэт.
– Возможно, – осторожно сказал Колбовский. – Вы хотите сказать, что та история заставила вас найти новый путь – путь поэзии.
Муравьев кивнул.
– Но это делает для меня еще более необъяснимой ситуацию с Бурляком, – воскликнул Колбовский. – Как вы, пережив подобную кражу, решились на такой же поступок?!
– Я не крал, – покачал головой Муравьев. – Неужели вы не понимаете? Я спас его!
– Спасли Бурляка? – растерялся Колбовский.
– Да, нет же! Спас стихотворение! Чудесную вещь, которая совершенно случайно проклюнулась в сознании этого юноши. Она была обречена! Ему никогда не стать поэтом, и мы все это прекрасно понимали. И я, и он сам, и Аглая Афанасьевна. Его стихи через несколько лет сгниют вместе с его грязной тетрадкой. Или еще раньше их спалит в печке его папаша. Они сгинут, пропадут! И никто не услышит этих строк. Понимаете? Никто бы не услышал «Коломенскую весну», если бы не я!
Колбовский настолько опешил от услышанного, что не находил ответных слов. Глаза Муравьева вновь сверкали, поэт был безусловно убежден в правильности, или даже праведности своего поступка.
– Но, позвольте, – попробовал возразить Колбовский. – Разве этот мерзавец На-в не мог рассуждать также?! Возможно, он тоже считал, что не крадет, а спасает ваше творение.
– Именно! – Муравьев внезапно улыбнулся. – Именно! Когда я понял это, то перестал его проклинать. Никто бы не взял в театр пьесу начинающего автора. Она бы сгинула в небытие. А так «Зимний сон» обрел свою жизнь. Он стяжал славу.
– Это чудовищно! – Колбовский не верил своим ушам. – Этот человек разрушил вашу жизнь! Заставил вас разувериться в своем таланте!
– О, нет! – Муравьев покачал головой. – Вы же видите, где я сейчас. Я нашел свой путь. А На-в всего лишь преподал мне урок. Да, суровый урок. Но разве не вся жизнь – один урок за другим? Мы их либо проходим и становится сильнее. Либо – разрушаемся и становится пылью.
Колбовский, потрясенный, молчал. Он пришел сюда с четким намерением добиться правды – получить подтверждения своих догадок. И он получил их. Но что делать дальше с этой правдой начальник почты теперь совершенно не представлял.
*
В тот день Феликс Янович не пошел по своему обыкновению на берег Москвы-реки, чтобы дышать майским воздухом и слушать соловьиные хоры. Он был слишком напряжен и поглощен открывшимися перед ними безднами темной человеческой души.