«Урбанизация…» – бормотал Семеныч, подъезжая к городской окраине, и было непонятно, хороший или плохой смысл он вкладывает в это слово. По крайней мере, сразу же на съезде с кольцевой появилось много магазинов, и это с точки зрения Желтушки было хорошо. Отпала необходимость долго петлять по городским улицам, судорожно съежившись от их сутолоки и тесноты.
Припарковавшись у широко раскинувшегося приземистого здания, увенчанного огромной надписью «Универсам», Петрович тщательно запер дверцы и надолго исчез. Желтушке оставалось набраться терпения и ждать. Зажатая со всех сторон другими машинами, она могла видеть только универсамовскую вывеску и от недостатка зрительных ощущений скоро заскучала. Сама того не заметив, Желтушка задремала, да так глубоко, что не слышала возвращения хозяина. Только почувствовав поворот ключей в замочной скважине, она испуганно пробудилась и попыталась придти в себя. «Опять проспала!» – обожгла досада.
– Что, старушка, уснула? – подначил Семеныч и, почувствовав смущение Желтушки, добродушно-укоризненно добавил:
– Уснула…
Как всегда, с возвращением Семеныча салон заполнили продуктовые запахи, среди которых господствовал чесночный аромат дешевой колбасы. Чеснок был слабостью Семеныча, переносить которую Желтушке приходилось едва ли не каждый раз. Благо, сейчас пузатые пакеты с едой были уложены на заднем сидении далеко от мотора, а через открытые окна то и дело врывался освежающий ветерок.
«Как не развит вкус у людей, – размышляла Желтушка на обратном пути. – Получают удовольствие от чесночной колбасы, но морщат нос от хорошего бензина. А ведь что может быть изысканней, чем его аромат! Все же мы такие разные…»
Эти рассуждения, впрочем, никоим образом не затушевывали ощущение безотчетной радости, которое испытывала Желтушка всякий раз по дороге домой. Шершавый асфальт будто сам укладывался под протекторы шин. Даже грозная трасса вела себя словно старый добрый хозяин, провожающий задержавшихся гостей. Попутных машин становилось все меньше, никто никого не обгонял и никуда не торопился. Казалось, некая всемогущая воля непостижимым образом превратила дорогу в устремленную к вечности ленту времени, и машины – крохотные узелки на этой ленте – скользили вместе с ней в непрерываемом движении.
Наступало время самого прекрасного зрелища, когда-либо наблюдаемого Желтушкой. В сгущающихся сумерках огни габаритов уходили вдаль, почти сливаясь в размытые багряные полосы у самого горизонта. Зарождающиеся где-то почти в небе тревожно-огненные зарницы порождали у Желтушки чувство безграничности времени и жизни, и Желтушка благодарно ощущала эту беспредельность бытия и свою принадлежность к ней.