Задумавшись, Желтушка не заметила, что до съезда с трассы оставалось совсем немного. Впереди был невысокий длинный тягун, за которым прятался знакомый до боли синий указатель. Вдруг ее внимание привлек ослепительный свет, вспыхивающий где-то совсем рядом с поворотом на гравийку. Яркость сполохов сразу же приковывала внимание и властно удерживала его, не позволяя отвлечься. Такими могли быть только маячки ДПС, и Желтушку мгновенно переполнило напряженное ожидание. Особенно тягостной была неопределенность, неизвестность возможной беды, и хотелось рвануться и ускориться, чтобы покончить с этим состоянием.
Вот, наконец, и поворот. Маячки сразу трех патрульных машин, сгрудившихся в его центре, озаряли пятачок пространства, зажатый со всех сторон стволами сосен. Рвано-контрастные вспышки то и дело выхватывали из непроглядной тьмы темную массу, бесформенной грудой распластанную на обочине.
Еще не вполне осознав случившееся, Желтушка едва-едва катила мимо, понемногу признавая в этом железном крошеве останки машины. Словно завороженная, она, не отрываясь, всматривалась в то, что мгновение назад было живым механизмом, полным движения и энергии. Густые тени опускающейся ночи усиливали ощущение мертвенного покоя, исходившее от раздавленных обломков. «Неужели ничего не изменить? Неужели ТАКИМ бывает финал? Теперь под пресс – и все?!..» – думала Желтушка.
Будучи не в силах справиться с нахлынувшим чувством беспомощности, она уже была готова отвернуться от поверженной машины, но на секунду задержала взгляд. Почему-то почудилось что-то узнаваемое в этом вздыбленном радиаторе, разорванном бампере, чудом уцелевшей фаре-противотуманке. Собрав всю волю, она изо всех сил всмотрелась в темноту. “Discovery”, – матово высветилось на капоте. «Сосед! Новый сосед!» – осенило вдруг. И сразу же лавиной – опустошающее отчаяние: «Ведь я ему говорила…»
Желтушка ехала, едва различая дорогу, и невыносимое бремя вины разрывало душу. Это чувство возникало у нее всякий раз, когда она становилась невольным свидетелем несправедливости, унижения, чужой беды. Никакие доводы о том, что сама она никак не ответственна за происходящее, не работали – логика была бессильна. В такие минуты мотор Желтушки задыхался и сдавленно кашлял, будто лишенный притока воздуха. Семеныч безошибочно угадывал наступление этого нервного удушья и, ощутив его и щадя Желтушку, едва-едва касался педали газа.
Возникало и на время сохранялось ощущение гармоничного единения двух душ, двух живых созданий – человека и машины, – которые целый век смотрели на мир и друг на друга любящими глазами и не нуждались в словах и объяснениях.