разрушенный. И хотя причастность военных к данному событию многократно и категорически отрицалась должностными лицами Советского Союза и позже Российской Федерации, разнообразные слухи и спекуляции продолжают циркулировать до сих пор, порожденные столь объяснимой человеческой тягой к таинственным историям. Редакция “Городового” далека от мысли, что именно ей удастся внести полную ясность в понимание “Энского феномена”, мы лишь хотели напомнить нашим читателям о тех волнующих событиях двадцатилетней давности и с этой целью повстречались с некоторыми из горожан – очевидцами взрыва.
Без сомнения, читателям будет интересно вновь окунуться в атмосферу тайны и, быть может, узнать некоторые прежде неизвестные подробности тех событий…”
Чаковцев почувствовал затылком чужой взгляд и обернулся – Боб, заспанный и помятый, нависал над ним, вглядывался, щурясь, в газету.
– Здорово, брат, – сказал Сташенко, шумно опускаясь на свободный стул, – что за хрень ты тут читаешь?
– Да вот, полюбуйся, – протянул ему газету Чаковцев. – Ничего не напоминает?
Боб зашуршал бумагой, повертел так и сяк, повернулся к свету.
– Э, брат, да тебе пора очки завести, – протянул Чаковцев насмешливо.
– Цыц, – огрызнулся Сташенко.
Читая, Боб шевелил губами. Он всегда так делал, – вспомнил Чаковцев; только раньше это раздражало его, а теперь вот – нет.
– Что скажешь, брат?
Сташенко пожал плечами:
– А что тут скажешь? Дело давнее… струхнули мы тогда, это да. Ты, Гена, неправильно прессу читаешь, вот что я скажу, – с этими словами Боб перевернул газету и ткнул пальцем в картинку.
– Вот же оно, главное!
“Боб Сташенко и группа Орлы, – прочитал Чаковцев. – Старые и новые хиты от любимого артиста. Всего один концерт”. Его имя не упоминалось вовсе. “Орлы и Блохи”, – съязвил про себя Чаковцев, а вслух сказал:
– Не заметил при входе название отеля – часом не “Калифорния”?
Сташенко завис на пару секунд, потом заржал в голос:
– Гы, Калифорния. Люблю тебя, брат!
Он отхлебнул холодного чаю из оставленной Блохой чашки и вскочил навстречу ввалившимся в холл парням – таким же, как Боб, большим и громким, только худым, длинноволосым и голодным с виду.
– Поверь, Гена, мои орлы не хуже!
В прежде тихом холле начался кавардак, какой лучше всех умеет устроить гастролирующая в провинции группа: столы в секунду сдвинули, расшвыряв стулья и вдребезги разбив вазу; примчавшуюся на гвалт официантку обняли, одарили цветами из разбитой вазы, закружили в танце и отправили бегом за добавкой ветчины – “и сырку прихвати, сладкая”. Чаковцев, забыв о газете, о призраке из прошлого, во все глаза глядел на этих – горластых, беззаботных, необремененных. Собственно, они тоже были призраки из их с Бобом прошлого…