Минувшей ночью все произошло очень быстро. Шиу едва успел выхватить меч, как их дом заполонили чужаки. Благо все комнаты недалеко друг от друга. Это она так настояла. Простенки легко вспороть простым ножом, что Елень и сделала, прорываясь к детям. Схватив Сонъи и Хванге, под защитой Хвансу и Хванрё, они смогли вернуться в гостиную. Там был лаз… но не успели. Пока, ломая ногти, Елень отдирала циновку с пола, сыновья отбивались от нападавших. А их все не убывало. Закричала Сонъи, которую за косу потащили из комнаты. Хванрё бросился на выручку сестре. Елень тоже схватили и выволокли во двор. В комнате остались лишь старшие сыновья и много-много чужаков. Хванге рвался из рук, но какой-то солдат ударил ребенка так, что тот пушинкой отлетел. Мать попыталась вырваться, да куда там! Столько рук вцепилось — не вырваться. И тут пронзительно закричала Сонъи:
— Хванрё-орабони[1]!!!
Мать вскинула глаза и обмерла. Ее старший мальчик сидел у сундука, держась обеими руками за древко копья, торчащее из груди.
Сердце гулко стукнуло еще раз.
И все.
У нее ничего не было: ни меча, ни серпа, она даже не осознавала, что делает и как. Ее поглотила лишь одна мысль — спасти детей и прорваться к Хвансу, которого зажали в комнате. Как, каким образом она это сделала, она не могла вспомнить. Кровавая пелена закрывала глаза. Пришла в себя, лишь споткнувшись о ноги Хванрё. А вокруг всё в крови, и трупы врагов тут и там…
Потом пришел он. Не пришел. Влетел в комнату, словно бежал на выручку и боялся опоздать.
Она даже не сразу его узнала. Весь с головы до пят в крови. А клинок, что он держал в руке, блестел начищенной сталью. Такая сталь даже чистая пахнет смертью.
Елень не понимала, зачем Соджун ее спас. Дважды от стрелы, и позже не дал солдатам увести в тюрьму. Да еще и выкупить обещался. Всего несколько дней назад он приходил к ним в гости. Почему не предупредил? Не знал? Не мог пойти против отца? Специально не стал говорить, а в их дом не пошел, чтоб потом под видом благодетеля спасти остатки семьи?
Мысли туманили разум. Онемевшие руки уже не болели. Усталость сморила Елень, и она забылась тяжелым сном.
[1] Орабони – старший брат (современное обращение девушки к старшему брату — оппа).
Проснулась она мгновенно. В конюшню кто-то вошел. Походка была нетвердой, и это настораживало. Елень переступила ногами, чтоб повернуться к выходу. Тени за то время, что она спала, заметно сместились, значит, проспала она часа три. Щуплый солдат стоял перед ней, пошатываясь. От него сильно разило спиртным. В руке он сжимал кувшин с рисовой водкой. Видать, нашли где-то захоронку. Головной убор съехал на бок, повязка под ним опустилась на глаза. И мужчина ухмыльнулся, встретившись с ней глазами. Видеть ее мучения ему было в радость. Да только для нее это не ново. Он подошел к пленнице. Потряс перед глазами бутылью, а потом стал жадно пить. Елень видела, как двигается его кадык, как бежит по подбородку водка и ей все сильнее хотелось пить.