А еще Елень не отпускала мысль о том, что же случилось с телами ее мужа и старших сыновей. Но у кого она могла спросить об этом?
— Гаыль, ты же можешь выйти за ворота, узнай, что случилось с телами казненных, — попросила она свою служанку. Та потупила взор и вздохнула.
— Я уж узнавала, госпожа.
У Елень замерло сердце.
— Не томи! — приказала она.
— Им… им… им отрубили головы и… выставили на всеобщее обозрение. А тела…, — но тут Гаыль, закусила губу и замолчала.
— Ну, — обмершим голосом настаивала госпожа.
— А тела бросили за городом, говорят, что их уже давно съели звери…
Елень отвернулась и прикрыла от бессилия глаза. Память тут же нарисовала такие одинаковые и в то же время такие разные лица сыновей. Улыбка Шиу, словно луч солнца, скользнула перед взором. Как же это? Как же так все могло измениться? За что так жестоко наказали мужа и мальчиков? Даже после смерти нет им успокоения…
А через три дня она смогла дойти до ворот. Вот только покинуть усадьбу ни ей, ни детям не позволили. Слуги преградили дорогу, и она молча повернула обратно. Душа терзалась.
— Госпожа, как же вы их искать собираетесь? — упрашивала Гаыль. — Столько времени прошло…
Елень все понимала. Все знала. Но сердце было не на месте. Детям она и полусловом не обмолвилась, но думала об этом беспрестанно.
Приближалась середина ноября. На улице изрядно похолодало, хотя до больших морозов было еще далеко. Наконец, с рук Елень сняли повязки. Она сама держала ложку и уже могла передвигаться по своей комнате.
Соджун молча наблюдал за ней — за ним так же молча наблюдал отец. Старый политик больше не заикался о рабыне, живущей в покоях госпожи. Она будто перестала для него существовать. Ходил мимо ее окон и делал вид, что все, как и прежде. Соджуну иной раз становилось не по себе от этого. Он слишком хорошо знал отца. Знал, что тот с годами стал еще упрямее, терпеливее и что уж точно, он ничего не забыл.
Соджун все так же выполнял свои обязанности, каждое утро уезжая верхом в магистрат. Однажды на рассвете его призвал отец. Капитан убрал ногу из стремени и прошел в покои. Старый политик тоже собирался на службу: служанка помогала ему с облачением. Сын терпеливо ждал, пока тот оденется и сядет за свой столик, сам же остался стоять. Старик окинул его взглядом и вздохнул, указав на подушку.
— Я решил тебя женить, — заявил он, едва Соджун сел.
Тот, опешив, вскинул на него глаза.
— Не благодари, — продолжал старый интриган, — она из хорошей семьи. Ее отец чиновник пятого ранга. Девушка недурна собой. Кроме того, за нее дают хорошее приданое. Ваша свадьба будет через месяц.