Москва, железнодорожная станция «Нижние котлы». Середина лета. Необыкновенно жарко и душно. На перроне уйма народу, спешащего вырваться за пределы наскучившего за неделю города. Подошедшая электричка терпеливо ждет, пока последние пассажиры забьются в переполненные вагоны.
– Следующая станция… – объявляет из динамика механический голос.
Электричка, дернувшись, отправляется в путь.
Свободных мест нет. Воздуха нет. Температура стремительно растет. Пассажиры, как рыбы, выброшенные на берег, ловят ртами закипающий кислород.
Тамбур.
– Хочу курить! – стонет здоровый детина, прижатый дородной дамой к стенке.
– И не вздумайте! – предупредительно шипит та на мужчину. – У меня астма!
– О-о… скажите еще что-нибудь, – продолжая стонать, просит детина.
– Счас скажу. Как скажу! – злобно ворчит дама.
– Говорите, пожалуйста, говорите! От ваших пустых слов такой приятный ветерок.– Детина млеет.
– Пустите руку, – просит девушку конопатый юноша.
– Не могу, – отвечает она.
– А можно, я тогда угощу вас прохладным пивом, – продолжает парень.
– Ну… – мечтательно тянет девушка.
– Тогда пустите руку. В ней – пиво.
Девушка, обидевшись, отворачивается.
– Сойдите с моей ноги! – произносит пожилой еврей, обращаясь к конопатому юноше.
– Не могу.
– А вы таки сойдите, – настаивает еврей.
– Понимаете, уважаемый, на моей ноге тоже уже кто-то стоит. А кто…
Еврей пытается разглядеть ноги пассажиров и, наконец, изрекает:
– Ну, хорошо, стойте на здоровье. Мне нескоро выходить.
В углу рядом с выходом примостилась старушка в коричневом длинном плаще. На голове – шерстяной болотного цвета платок. Из-под него наружу выбиваются седые пряди. Сухое лицо оканчивается острым подбородком, который, в свою очередь, венчают длинные пепельного цвета волоски, торчащие в разные стороны. К груди прижата сумка с какой-то душистой травой.
Несколько станций электричка проносится без остановки.
– Расторгуево! – объявляет машинист.
После станции в тамбуре становится свободнее. Теперь видно стоящее на полу красное пластмассовое ведерко, доверху наполненное большими кремовыми яйцами.
Старушка говорит, кажется, сама с собой:
– Вот раньше-то рынок был, ой да рынок! А нынче что? Рынок разве? Ягоды да грибы можно было купить. Теперь одну картошку продают. Кто ее ел-то раньше? Никто! Разве что царица в горшке клубни те выращивала, и то прямо скажу – ради цветов. Мода на них была. А кто ел – бедняки, да бездельники. Тыщами народ травился, словно мухоморов объевшись. А за ягодками в лес ходили: и брусничка, и земляничка, и клюквочка, да черничка, все было в лесу. Да-а… теперь рынок уже не тот, – старушка с сожалением причмокнула губами.