– Нима учун кюряпсан? Нима сенга шу ерда керак? Кет бу ердан! («Зачем смотришь? Что тебе здесь надо? А ну уходи отсюда!» узб.)
Гуля угрожающе взмахнула черенком метлы, а Фая разразилась каркающим смехом, обнажив черные зубы. Ладушка развернулась и побежала через кусты. За спиной она слышала довольный хохот, в котором словно слились и жабье кваканье, и ослиный рев, и хлопанье оторванного ставня на ледяном ветру…
Что ж, она пройдет свой путь позора. Хорошо еще, что до появления на аллее оркестрантов остается еще почти час! Видеть кого-то из них было бы слишком тяжело…
Взглянув направо, Ладушка машинально отметила отсутствие бананов в дубовой роще. Но она лишь горько усмехнулась. Чаша черной тоски была уже полна, и еще одно разочарование просто в ней не уместилось. Нет, так нет. Ладушка еще не осознала этого до конца, но она уже чувствовала, что сказка ушла навсегда. А в реальном мире бананы на деревьях не растут.
Площадь Трех Трубачей и Вкусная елка. Но вместо радостного щебетания птиц слышны громкие всхлипывания:
– Почему? Почему синичка не взяла нашу конфету?!
Плачет малыш в забавной шапочке с ушками, которая делает его похожим на панду.
– Не расстраивайся, Солнышко! – утешает малыша мама, хотя видно, что она и сама готова расплакаться от жалости к своему чаду. – Наверное, синичка была занята! Ну успокойся же! Нам надо торопиться, иначе Боря опоздает в садик, а мама на работу! Мы придем завтра, и вот увидишь – синичка обязательно заберет твою конфету!
«Ну, конечно! Ты и здесь возомнила о себе невесть что! – сказала сама себе прозревшая Ладушка. – Вчера ты не забрала конфету. Но ведь это надо же додуматься! Два месяца таскать сладости, которые мама и малыш оставляли синице… Ведь русским языком было написано: тебе от нас! Синице – от мамы и Бори! Вот же дура набитая!»
Постепенно в Ладушке закипала досада. Шаги ее становились все тверже и быстрее.
– Ах, так? – бормотала она на ходу. – Значит, вот так?! Ну, тогда посмотрим!
Она оказалась около скамейки, которую раньше считала дирижерским пультом. Словно желая попрощаться с прошлым, Ладушка села на привычное место. Сначала аккуратно, с краю. Потом, тряхнув головой, вольготно развалилась, закинув ногу на ногу и разбросав руки на спинку скамьи.
– Значит, сюрприз… – шептала она. – Единорог значит… Предатель!
И вдруг громко, отчаянно, словно желая, чтобы отец, где бы он ни находился, услышал и узнал, закричала:
– Предатель!!!
***
В приемном покое было по-больничному тоскливо. Кафельные стены, краска казенных цветов, белые халаты, носилки и каталки – царство боли и страданий. Напротив Ольги и Капитана стоял доктор средних лет в светло-зеленом хирургическом костюме.