– Только кто-то очень сильный мог сделать такое, – затаив дыхание, Джорджия проговорила подавленным голосом. Глаза ее бегали по сторонам, ища какую-то зацепку, и лишь тогда, когда они на мгновение замерли, коснувшись дальнего коридора, она, кажется, поняла что-то очень важное.
Она молчала, продолжая смотреть, как дальше по коридору мрак плавно опускался на пол, внимательно наблюдая за каждым из нас исподтишка. Эта темнота манила ее, и Джорджия могла слышать ее таинственный шепот, от которого немело все вокруг.
Она видела что-то впереди, что гораздо отличалось от нашей обыденной реальности. В ее светло-карих глазах сгущалась тьма, от которой эти некогда живые глаза быстро помрачнели, потеряв всякий смысл. Она видела, как некто смотрел на нее из темноты, представляя собой холодную тень, от которой болезненно веет смертью.
Горьковатый привкус коснулся ее губ как-то неожиданно для нее, но Джорджия прекрасно знала, что это была за горечь, столь быстро пленившая ее разум. Силуэт смотрел на нее, спрятавшись в холодной темноте, не позволяя ей отвести от себя глаз.
Джорджи чувствовала, как холод медленно проникает под ее кожу, прерывая ровное дыхание. Тело ее замирает, погружаясь в какой-то сон, из которого она не могла уже выбраться. Горьковатый привкус на губах становится все сильнее, начав постепенно удушать ее лишенное сопротивления тело.
По ровному уголку ее губ скользнула линия алой крови, глухо разбившись у ее ног.
Услышав, как что-то мертвое коснулось тяжелого каменного пола, Эндиан обернулся, увидев, как тело его любимой бессознательно лежало во тьме.
Сорвавшись с места, он подхватил ее в свои руки, без конца крича ее нежное имя, но глаза Джорджии не в силах были открыться.
Не желая скрывать свои горячие слезы, он бросился в комнату, яростно сорвав закрытую дверь с прочных петель. Не выпуская из своих рук слабое тело Джорджии, он сел на роскошный диван, обшитый бархатом, прижавшись к холодному лицу возлюбленной.
Не желая никого видеть, он проклинал весь этот мир, давно лишенный покоя, обжигая лицо любимой своими горячими слезами, что жестоко оставляли на нем сильные ожоги.
Мое сердце разрывалось от печали, и я понимал, что ничем не мог помочь ни Рене, ни Джорджии, сам оказавшись безжалостно загнанным в ловушку, из которой мне уже не было выхода.
Оставшись наедине с кошмаром, давно живущим в стенах поместья Кёллер, я был насторожен, как никогда раньше.
Холодная тьма колола пальцы моих рук, сковывала мое каждое движение. Я был здесь один, в этой темной комнате, в которой не так давно стекла вылетели из своих рам. Вокруг была тишина, способная легко завладеть каждым уголком этой комнаты, моего подсознания.