Из-за двери комнаты действительно слышались какие-то возбуждённые голоса.
— Это какие же гости? — спросил Казымов шопотом.
Славка не успел ответить. Дверь распахнулась. В освещённом прямоугольнике её возникла рослая фигура молодого сталевара. Из-за его могучих плеч виднелись бритая, лоснящаяся, как биллиардный шар, голова Зорина, ангельское личико Вали с её влажными глазами, опушенными стрельчатыми ресницами, и позади всех лицо Клавдии, строгое и счастливое.
— Пантелею Петровичу ура! — гаркнул Володя, хватая сталевара в свои мощные объятия и прямо на руках внося в комнату.
— Правильно, Казымов, наступай им, соплякам, на пятки, чтобы не зазнавались, чтобы никому никогда покоя не было, — говорил Зорин.
— Нечестно, нечестно, Пантелей Петрович, так вот вдруг, сразу, не предупредив, — щебетала Валя, и в глазах её светилась весёлая укоризна.
— Никак нет, всё правильно, девушка, кто зевает, тот воду хлебает, — басил Зорин, — а за Володьку своего не беспокойтесь, он на своём веку ещё столько мировых плавок выдаст... Не слушай её, Пантелей, показывай им фронтовую повадку. Жми!
Строгие красивые глаза Клавдии глядели на Казымова с радостным упрёком.
— Но куда же вы пропали? Такая радость. Мы ждали, ждали, у меня тут всё пережарилось, перепарилось.
От этого весёлого гомона у Казымова разом полегчало на душе. Только сейчас он в полную меру ощутил счастье от своей сегодняшней победы.
Стол был накрыт. Просто удивиться можно было, как только Клавдия успела так красиво, по-праздничному разубрать всю эту снедь, сунуть кружочек лука в открытый рот селёдки, аккуратными кружевами разложить на тарелках колбасу, украсить масло какими-то затейливыми завитушками.
«Ну и славные же всё это люди... У Володьки на лице такое сияние, будто его самого поздравляют, а я думал...»
— А мы уж тут за твой успех по единой под солёный рыжичек перевернули, — доложил Зорин.
— И по второй за то, чтобы мне вас перегнать, — добавил Володя, улыбаясь широко и простодушно.
— Ну уж если каяться начистоту, то и по третьей хватили за то, чтобы никогда не стоять на месте, не ржаветь, паутиной не покрываться, — признался Зорин.
— А теперь давайте выпьем самую главную, — подхватил Казымов, радостно блестя глазами и от волнения расплёскивая вино на скатерть.
Здесь, среди этих близких и дорогих людей, радовавшихся его победе, как своей собственной, перед ним снова возник давно уже виденный, но не забытый ни в единой чёрточке образ человека, о котором Казымов думал в самый острый момент плавки.
— Давайте выпьем за товарища Сталина. Он мне сегодня металл плавить помог. За него!