Вся школа пролетела как один день, не настолько быстро, насколько однообразно. Вовчик носился по улице с друзьями, строил шалаши, рыл ловушки для окрестных алкашей, ходил на реку, жег костры в лесу, кидая в них ампулы и баллончики от дезодорантов. Иногда, разжившись натриевой селитрой, пацаны делали «шипягу» – пропитывали газеты раствором селитры и, поджигая их, засовывали в стеклянные бутылки из – под растворителя. Опасная это была штука, много народу покалечила, но все же пользовалась большим успехом в пацанской среде, несмотря ни на что. Временами пацанам удавалось разжиться бражкой и устроить небольшое веселье, во время которого не столько пили, сколько блевали.
И вот постепенно приближалось отрочество – время, когда желания сильно превышают возможности, а редкие дельные мысли душатся обильно продуцируемыми гормонами. Легкая бражка давно уже сменилась разбавленным спиртом, на смену выкуриваемым листьям тополя и сосновым иголкам, пришли схожие с ними по запаху, но более крепкие сигареты «Прима», а на смену школе – пришло ПТУ.
Все свободное время Вована теперь проходило на близлежащей заброшенной стройке, среди полуразрушенных стен, битого кирпича и обгаженных углов чьих-то несостоявшихся квартир. Такая обстановка ничуть не смущала подростков, а крыша и стены надежно защищали не только от чужих глаз, но и от дождя и ветра. Прибежище пацанов представляло собой одну из комнат квартиры с заколоченными досками окном, принесенными со свалки продавленным диваном, ободранными креслами и дощатым столом, поверхность которого была обильно украшена матерными словами, рисунками на сексуальные темы и росписями постояльцев. Поверхность стола, на которой порой отражалась вся жизнь обитателей этого шалмана, по широте передаваемых образов и эмоций можно было сравнить со стенами некогда заселенной неандертальцами пещеры.
Вовчик сидел в прожженном кресле, глубоко провалившись в продавленный поролон и запустив пальцы в разросшуюся подобно дикому кустарнику шевелюру, задумчиво разглядывал заплеванный бетонный пол. Приятелей Вована пока не было и царящую тишину нарушал лишь периодически доносящийся с наполовину разобранной крыши стук листа жести, который видимо развлечения ради, старался окончательно сорвать легкий и теплый майский ветерок.
На Вовку нахлынули воспоминания. Он вспомнил, как еще совсем недавно на месте банального и плешивого дивана – книжки, стоял старый горбатый диван полувековой давности. Его пружины, подпирающие крепкую ткань своими мощными витками времен индустриализации, надежно поддерживали седоков, не давая провалиться тщедушным подростковым телам в металлическо-мочальные недра дивана. Казалось, что сия монументальная конструкция, оказавшаяся не у дел в чьей-то квартире и оказавшаяся на свалке истории, будет вечна. Но как оказалось, ни что не может устоять перед человеческой мыслью, в особенности, если эта мысль порождена в голове накачанного спиртом подростка.