Жизнь Вована, или «Пролетарии всех стран – пролетайте» (Панин) - страница 17

Как-то, в один из осенних дождливых дней, когда даже жабы вешались от тоски и сырости, Говниш по своему обыкновению зависал на стройке, валяясь на горбатом диване. Говниш был под градусом, лежа на животе, он, чиркая зажигалкой, подпаливал торчащие из дивана клочки пакли, которой были щедро напичканы спинка и пухлые диванные валики по бокам. Пакля медленно тлела, наполняя помещение сладковато – едким ароматом.

– Мне бабка рассказывала, что раньше паклю и веревки из конопли делали – глядя на манипуляции Говниша, вдруг сказал Пуча.

– А она откуда знает то? – с недоверием поинтересовался Говниш.

– Дык, на Украине выросла, там они всем колхозом ее выращивали.

Ребята заржали, представив, как на украинских полях колышутся двухметровые заросли конопли и среди них весело копошатся смеющиеся колхозники.

Сказано это было явно зря. Говниш на мгновение отвлекся, задумался, вскинул голову, словно к чему – то прислушиваясь, и тут же принялся драть обивку дивана, выковыривая из-под нее клочья пакли. Не прошло и пяти минут, как на полу уже возвышалась приличная гора из содержимого некогда вполне приличного дивана, обивка которого теперь свисала рваными лоскутами, а пружины, спутавшись, торчали в разные стороны, словно грязные кудри окрестного бомжа.

Говниш поджег кучу и приготовился, как он выразился «никуево накуриться». Отсыревшая пакля горела с трудом, проникая в нос едким запахом старого тряпья, потных носков и изъедала слизистые подобно перцовому газу. В общем, нифига не вышло с накуркой на халяву, диван был безнадежно испорчен, а впоследствии пущен на дрова в холодную пору.


– Здорово, че грузишься? – тычок в плечо вернул Вована в настоящее. Перед ним стояли Говниш, Пуча и Дашка. Пуча поставил принесенный пакет на стол, звякнув стеклом наполненных чем-то банок.

– Вот, днюха вчера у отца была, хавчик остался, салаты. Маманя отдала, сказала, ешьте, один хрен пропадет.

– Без бухла есть, я сыт – выдал Вован.

– Блин, денег нет на бухло, а то можно было бы за сэмом сгонять к Муралихе.

– У меня только сороковник, на парикмахерскую – задумчиво протянул Вован – достало уже с этой копной на башке ходить, как лошара.

– Давай, я тебя подстригу – предложила Дашка – какие проблемы то, у меня машинка от деда осталась, сделаю не хуже парикмахерской нашей. На том и порешили.

Через полчаса веселая гоп-компания уже пировала. Салаты из сухариков, винегрет, холодный плов со слипшимся рисом, мятая картошка с тушенкой были разложены по пластиковым тарелкам, извлеченным из загашника. Несмотря на всю свою условную одноразовость, посуда использовалась далеко неоднократно, отчего вид имела подобающий обстановке, а именно – зачуханный и непритязательный. Литр самогонки стоял подальше от посторонних глаз, поближе к рукам спонсора вечеринки – Вована, так, чтобы на нее не могли покуситься незваные гости, как будто случайно постоянно забредающие на любое застолье, в каком бы укромном, глухом и отдаленном месте оно не проводилось.