Он истошно надрывался. И я поймал себя на мысли, что нас всех могут единодушно вывести из палаты, если исповедь не сбавит обороты, и мужчина продолжит так громко изливать душу. Его нужно было срочно успокоить, иначе на вход в больницу повесят специально для нас громадный замок на цепях, чтобы мы наверняка не потревожили и не доводили до белой горячки и без того в неутешительном положении дел больного.
Я попытался было приблизиться к Михаилу. Но только после оплеухи от кошмарного запаха пропитанной насквозь антибиотиками человеческой плоти смог воплотить задуманное. Обе мои руки обхватили жадно его ладонь и трясущиеся пальцы аккуратно принялись разминать его окоченевшую конечность. Быть может, в жизни моей найдется два-три момента, которые смогут встать наряду с тем, что происходило в палате тем днем. Я едва касался его кожи, боясь ненароком раскрошить кости, переусердствовать и стать повинным в лопнувших венах.
Михаил горестно заплакал. По его щекам текли слезы размером с виноградные гроздья. И, казалось, в этой больнице все разом сейчас запоют от томительного сокрушения: заунывно, безнадежно и грустно.
– Я так ее любил. Я так любил жизнь и ее. Я думал, что смогу все вернуть, залатать бреши. У меня были деньги, силы, желание. Я верил, что судьба вспомнила о моем существовании, услышала мои молитвы, но она не оставила мне ни крупицы времени… Я так жалею, жалею, что не успел отнести последний сборник в печать, что не успел, не нашел в себе мужества позвонить семье Таисии, прийти к ней. Возможно, так даже и лучше. Она не видит всего этого ужаса. Я жалею, что мы так не съездили все вместе с Исландию и не увидели глыбы льда, поражающие воображение. Как бы оно поразило наше! Как бы, как бы это могло быть!… И знаете, друзья мои, я могу сетовать на судьбу, на ее несправедливый рок, гневаться на жизнь. Но меня сожрала эта погоня к успеху, стремительный бег по тропе к Олимпу и его лаврам. Летиция, Поль, Федор, быть может это расплата за то, что мы недооценили свой гений, променяли его на стопки денег, связи… Таисия, Педро и вот теперь я оплатили данный, но все же нереализованный, опрокинутый нашим невежеством, корыстью дар.
Поль вызвал медсестер, и дружным скопом мы попытались успокоить Михаила, который буйно ворочался в кровати и всячески старался убрать иголки, отбросить подальше от себя капельницы и громко просил прощения у Таисии, срываясь на крик.
Кардиомонитор показал, как быстро забилось сердце пациента. В эту же минуту мое собственное перешло на бег от обрушившегося лавиной страха. Но сквозь весь этот гомон и понемногу стихающие вопли Мистера Шварца я заметил, как пульс моего друга начал постепенно затухать, точно свеча в ожидании поступи злых морозов.