Она засмеялась и взяла его за руку.
– Ну что ты такое говоришь? Сын сейчас на даче с мамой. Как я ему об этом скажу?
Как я скажу об этом родителям, что они про меня подумают?
– Разве это сейчас самое важное?
– Конечно! Вот такая я ненормальная мать. Для меня сейчас самое важное это сын. А ему через несколько недель надо идти в садик, и он должен пойти в него в Америке. Как ты себе это представляешь?
– Не уезжайте. Живите у меня. До осени можно найти и садик и много ещё чего.
Она начала злиться на него за его непонятливость. Ещё раз сказала, что он просто не понимает, насколько это всё сложно и серьёзно для нее. Спросила, и чем она сама будет здесь заниматься, ведь все её контакты там, в Америке? И как тут будет сыну, для которого питерский осенне-зимний климат подходит явно хуже погоды в Майами.
Он попытался было убедить её, что… Но тут ей позвонили, и она сказала, что пора бежать.
– Попрошу тебя, подумай… – тихо сказал он. И через паузу… – я люблю тебя… Она встала из-за стола.
– Я подумаю… и обязательно дам тебе ответ. Очень постараюсь в ближайшие дни найти время, чтобы мы смогли встретиться и обо всём поговорить. Знаешь, только я тоже хочу перед этим немного выпить, не рискуя остаться без прав. Ты вот выпил сейчас, может потому такой и смелый. Я напишу тебе.
– А ты?.. – он не мог не спросить её об этом. В этом вопросе был смысл всех лет, в течение которых он шёл к сегодняшнем разговору с ней.
– Ты любишь меня?
– Я напишу тебе… – она прижалась к нему и, когда он повернул к ней свое лицо, поцеловала в губы.
И ушла, с кем-то говоря по телефону.
Когда после этой встречи он вернулся домой, она встретила его взглядом, мерцающим каким-то невыразимым восторгом и одновременно ужасом, как перед неотвратимой волной накатывающего цунами. Коктейлем предвкушения возможного счастья и ожидаемой боли. Старые швы на её теле, ещё вчера почти совсем незаметные, как будто воспалились и стали какими-то особенно рельефными.
– Думаешь, напишет? – обратился он то ли к ней, то ли к самому себе.
Она молчала, продолжая неотрывно и пристально смотреть на него глазами всех когда-то любимых им женщин, пока в уголках этих прекрасных глаз не блеснула искрой набухшая, как капля росы, прозрачная звезда. Увлекаемая притяжением Земли звезда сорвалась и, оставив подобно потоку леонид, сияющий след на её щеке, устремилась вниз, к лежащему перед ним листу бумаги. Он обмакнул перо в эту пульсирующую неземным мерцанием каплю и вывел первую сточку.
«Эту дверь я смог бы открыть даже с завязанными глазами».