Эрик из няшки на глазах превращается в Чудовище.
— То есть то, что сейчас было ничего не значит? — выговаривает с темной усмешкой. — Ты сравнивала, может?
— Да как ты смеешь?!
— Дело в том, что твоему отцу он больше по душе? Или в обложке Sky? В слове «Америка» может?! Или мне надо на обложку себя впихнуть, чтобы ты меня заметила? О! Перетрахать округу?
— Трахай кого хочешь, мне фиолетово! Мы же просто друзья.
— Просто друзья, значит… И кончала ты по-дружески?!
— Меня таким образом успокаивать тебя никто не просил!
— Ты себя слышишь?! Ты не сможешь после этого с ним!
— Еще как смогу!
— Может еще попросишь взять тебя силой, как в твоей любимой книге?!
— Может и попрошу!
— Ника! — рычит Эрик и снова больно хватает меня за локти…
— Мне больно!
— Мне тоже, блядь, больно!
— Слабак! — шиплю в ответ и одергиваю руки. — И что за тупые вопросы? Тебе самому Дарт понравился! Ты ему чай радушно заваривал!
— Ты думаешь я твоему Дарту чай хотел заварить? — лихорадочный блеск скользит во взгляде Рафиковича. — Да я мечтал ему кружку с кипятком в жопу засунуть! По самые гланды! Чтобы жгло, как у меня внутри! Но это блядь, неправильно… Ты сама должна была выбрать… И раз выбрала… Выбрала… На этом и закончим. Как ишак себя веду!
— Закончим. — соглашаюсь и миротворчески добавляю. — Теперь поехали, я тебя отвезу.
Но Чудовище улыбается так, что становится на секунду не по себе.
— Ты снова меня не поняла. — усмехается. — Но я скажу четко, по-русски. Готова? Наша дружба сегодня умерла.
Щелкает меня по носу и разворачивается, чтобы уйти, но мне ни капли не смешно. Хватаю его за руку и пытаюсь заглянуть в глаза:
— Шутки за триста? Рафикович? Ты чего? Ну повздорили мы, чего сразу нас убиваешь… Прокляну!.. — Ну же, смешинки, выходите. Появитесь хоть слегка.
— Мертвый не может убить. — непроницаемо говорит Эрик, доставая телефон. — Ты меня сегодня убила, воскресила и снова убила. О, твоя сестра пишет. Не волнуйся, устрою ей лучшее свидание из возможных. По старой дружбе. — топит меня безразличием глухой синевы. — Сможешь даже понаблюдать. Она зовет пойти с ней на чудесный воскресный вечер к папочке твоего горячо любимого Дарта. — последние слова шпарят кожу, словно кипяток, и я выпускаю его руку.
Он уходит, сливаясь с дымкой ночи, а мне вдруг становится нестерпимо холодно.